Горькая истина - Шанора Уильямс
СНАЧАЛА ОДИН ГРЕХ, ПОТОМ ДРУГОЙ.
ОХ И ВЛЯПАЛСЯ ТЫ, ДОРОГОЙ.
И опять я рассматриваю фотографию. Все записки написаны одним почерком.
Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ. ГДЕ БРИНН?
НО ПРАВДА ВСКРОЕТСЯ, ДАЙ СРОК.
СНАЧАЛА ОДИН ГРЕХ, ПОТОМ ДРУГОЙ…
Видимо, женщина на фото – Бринн.
Убираю все находки в коробку и ставлю ее на прежнее место в консоль. Раз Доминик положил эти предметы сюда, значит он их прячет. Я не знаю, кто такая Бринн и какое отношение она имеет к запискам, но это следует выяснить. Хватаю сумку с ключами, выбегаю из квартиры, запираю дверь и несусь к лифту настолько быстро, насколько позволяют каблуки.
Когда сижу в машине и завожу двигатель, телефон вдруг издает звуковой сигнал.
Порывшись в сумке, достаю смартфон и гляжу на экран. Мне пришло сообщение в «Инстаграм». Я ждала его с тех пор, как узнала, что Доминик переводит кому-то выручку от проданной доли. Кровь шумит в ушах. Жму на уведомление и захожу в «Инстаграм». Перечитываю сообщение несколько раз, потом роняю голову на руль и разражаюсь слезами. Теперь все понятно. Вот оно, главное предательство, – и все эти годы Доминик скрывал от меня правду.
Выплакав все слезы, похлопываю пальцами под глазами, по мере возможности привожу себя в порядок и еду домой.
40
ДОМИНИК
– Я должен это сделать. Я должен это сделать. Я должен это сделать.
По дороге Доминик повторяет эти слова, как мантру. Он невольно сравнивает себя с матерью: в последние годы жизни она постоянно твердила одни и те же фразы.
«Им нужна я. Они близко. Им нужна я. Они близко».
Теперь Доминик ее понимает: «им» тоже нужен он и «они» тоже близко. Но Доминик не такой, как мать. Покончить с собой – значит сдаться, а он непременно справится и выйдет из ситуации победителем.
Рассказывая Джолин о матери, Доминик лгал. Она давно мертва, урна с ее прахом стоит на дядиной каминной полке. Но лучше уж солгать, чем признаться, что мать была психопаткой, лишившей его детства.
Крепко сжимая руль, Доминик съезжает с шоссе на грунтовую дорогу. Он в пикапе Боаза. Колеса подскакивают на темно-серой щебенке, ветки хлещут по корпусу машины. В подстаканнике звонит телефон. Джолин. Жена уже два часа ему названивает. Вот ведь привязалась! Сидела бы спокойно и ждала, пока он все не уладит.
Доминик чуть опускает стекло. Ему не хватает воздуха, а когда между деревьями с густой низкой кроной показывается коричневый коттедж, у него и вовсе перехватывает дыхание.
Домик совсем маленький, с прогнувшейся крышей и печной трубой. Вдоль левой стены расположена терраса, а по центру фасада бросается в глаза белая дверь. Ветви деревьев нависают над коттеджем, будто скрывая от внешнего мира и сам дом, и все его тайны. Уж чего-чего, а секретов здесь хватает, и выпускать их наружу нельзя ни в коем случае.
Припарковавшись перед коттеджем, Доминик замечает слева свой внедорожник «шевроле». Занавеска на окне дома чуть отдергивается и снова возвращается на прежнее место. Заглушив двигатель пикапа, Доминик выходит из машины и идет к двери.
Постучав, он прислушивается. Изнутри доносятся тяжелые шаги. Дверь открывается, и при виде Доминика Боаз вскидывает брови:
– Опаздываешь.
– Я был на встречах.
Доминик лжет. Не было у него никаких встреч. Просто он долго мерил шагами закрытую парковку, стараясь найти выход из тупика, в который сам себя загнал. Теперь Доминик осознал, что именно к этому моменту все и шло. Он заехал в резиденцию, чтобы захватить свой айпад с речью. Как только проблема с Бринн и Шавонн будет улажена, он отправится прямиком в Шарлотт. Ну а если что-то пойдет не по плану, Доминик все свалит на Боаза.
Протиснувшись мимо наемника, Доминик смотрит на женщину, привязанную к старому деревянному стулу. Толстый черный кабель крепко обмотан вокруг ее туловища, а рот заклеен несколькими полосками скотча, однако они не скрывают свежих синяков под глазом и на переносице. В темно-карих глазах ни слезинки, лишь чистая ярость. Шавонн устремляет на Доминика свирепый взгляд, ее ноздри раздуваются, темные кудрявые волосы всклокочены.
Доминик оглядывается по сторонам. Со времен его детства здесь ничего не изменилось, только повсюду легла пыль и половицы стали скрипучими. Деревянные стены и пол, темная кухонная мебель, плита, которая наверняка не работает, и ржавый белый холодильник. Дверь из кухни ведет на задний двор, но от него осталось одно название, настолько он зарос высокой травой и деревьями. Да и в маленьком коттедже царит запустение. Справа камин, возле него стоит пыльный диван, зеленый в клетку. А в дальней части дома находятся две спальни, одну из которых когда-то занимал Доминик.
Этот коттедж принадлежал его матери. А потом она докатилась до того, что покончила с собой, когда Доминику было семнадцать, и штат передал дом дяде Бену. Оказалось, мать составила завещание, по которому все ее имущество переходило к брату – единственному родственнику Беретты, кроме сына, – чтобы тот управлял им, пока Доминик не достигнет совершеннолетия. Имущества-то кот наплакал – лишь бревенчатый коттедж да старый «бьюик», на котором Доминик уехал в колледж. Ни сбережений, ни ценных вещей у Беретты не было.
Доминику иногда приходит в голову мысль, что мать составила завещание только для того, чтобы повеситься в своей комнате. Да уж, верно говорят, что человеческий разум – штука сложная, но, по крайней мере, Беретта позаботилась о сыне, прежде чем осуществить задуманное.
В тот день ее обнаружил Доминик: опрокинутый стул под висящими в воздухе ногами, неестественно выгнутая шея, обмотанная шнуром удлинителя. Запомнил Доминик и платье матери – розовое с красными цветами. Вдобавок она сделала макияж. Такое чувство, будто самоубийство было для нее торжественным событием, к которому она долго готовилась.
Доминик до сих пор помнил, как дядя Бен втолковывал племяннику, что тот способен на большее, чем его мать. Дядя Бен, конечно, был провинциальным стариком, однако жить умел. У него водились деньги, заработанные усердным трудом, но он не мог взять Доминика на полное обеспечение. У дяди Бена были свои дети, своя жизнь. Тем не менее он пустил племянника к себе в дом, а
