В перспективе - Элизабет Джейн Говард

– Никто не выглядит благоразумно все время.

После этих слов она вгляделась в его лицо и вспомнила, что с тем же самым выражением он в разговоре с Конрадом заметил, что женщины любят настоящее и будущее, а затем улыбнулся ей. Вот и сейчас он улыбался точно так же, а ее передернуло. Он сразу встревожился. За ней он внимательно наблюдал и казался завороженным ее малейшей физической реакцией.

– Замерзла? Хочешь, обниму?

Она покачала головой.

– Простынным холодком дохнуло.

Он не понял, о чем она.

Его судно она так и не увидела. Был день, была ночь. Никогда прежде она не чувствовала себя настолько свежей и такой уставшей.

На следующий день она сказала, что ей пора. Он просил ее остаться, она объяснила насчет детей.

– Тогда я отвезу тебя, – сказал он.

– А как же ты вернешься?

– Вернусь.

Они выехали из Марселя часа в четыре дня. Разрыв по времени между этой поездкой и предыдущей, с ее мужем, казался гигантским, и она удивилась, что вообще помнит первую.

Когда они были уже почти рядом, он спросил:

– Недолго осталось, да?

– Едем до Гасена.

– Где это?

– Деревушка на холме. Дорога к ней начинается где-то здесь, справа. Там мы сможем выпить.

– Что мне нравится в этой стране, – сказал он, – так это то, что можно выпить где угодно.

Именно тогда она в первый раз вспомнила разговор с Лейлой, ее замечание о телефонах, и ей показалось, что это было несколько недель назад. Марсель уже начинал ускользать в прошлое. Настоящее трепетало на грани нереальности, а будущее – хоть она и не заглядывала дальше предстоящей недели в Сен-Тропе, – страшило.

Они нашли дорогу, взбирающуюся по крутому склону, одолеть который можно было благодаря ее извилистости. Пока они поднимались, солнце опускалось за лесистый холм; в атмосфере преобладала неопределенность. Деревня, пристроившаяся на самой вершине и удерживающаяся там за счет уверенности, приобретенной со временем, и невысокого парапета, поначалу казалась очень тихой и почти пустынной. Но когда они остановили машину и начали подниматься по узким и крутым улочкам, мощеным булыжником, к горстке прислонившихся друг к другу желтовато-серых домов, то заметили сначала животных, а затем и людей. Черепаховые и полосатые кошки взирали на них с непроницаемым равнодушием; несколько собак, явно состоящих в родстве, но в остальном не похожих ни на одну известную породу, принюхиваясь, сделали следом несколько шагов; куры с напыщенным видом проклевывали себе путь от зернышка к зернышку; козы несли дозорную службу у открытых дверей, и дикая лиса на цепи бегала туда-сюда – четыре шага вверх, три вниз, три вверх, четыре вниз в исступленном непрерывном движении: казалось, она не смотрит, куда бежит, потому что с горечью сознает, что в любом направлении пробегает лишний шаг и цепь душит ее. «Видеть этого не могу», – бесстрастно высказался Томпсон, и они заметили, как старуха с лицом сморщенным, словно грецкий орех, наблюдает за ними так же, как они сами за лисой. Она кивнула, невнятно произнесла что-то, но зубов у нее не было, и казалось, что голос выходит из лица, как треск. Увидев, что ее не понимают, она с учтивым смирением кивнула, запахнула на плечах черную шаль и вновь принялась невозмутимо следить за лисой.

С юго-восточной стороны деревни широкая терраса была огорожена парапетом, за которым склон холма отвесно уходил вниз. Там раскинулся гладкий поблескивающий залив, на другом берегу едва мерцали огни Сент-Максима, густой лес под террасой скрадывали сумерки. Они присели на парапет и выпили бутылку вина. Тогда и состоялся их единственный разговор.

Он начался потому, что ею овладела вызванная нереальностью паника, и она думала, что ее прогонят звуки голосов. И произнесла без особого любопытства:

– Ты говорил, что просто делаешь работу, какая подвернется. Значит ли это, что ты берешься за что угодно и тебе все равно, что это будет?

– Понимаешь, я выбираю. Я могу выбирать, потому что не прочь вообще ничего не делать, разве что деньги кончились подчистую.

– И тогда тебе приходится браться за любую работу?

– Ну, тогда я не могу позволить себе выбирать…

– А что тебе интересно по-настоящему? – допытывалась она.

Он сморщил лицо, старательно задумавшись.

– Главное, что мне интересно… А, женщины. Всякий раз женщины. – Он опустошил свой стакан и придвинулся к ней с бутылкой. Он улыбался – виновато («сам я не стал бы об этом распространяться, но ты же спросила»).

– Много-много разных женщин?

– Пожалуй, да. Но вот так я о них не думаю.

– Одновременно? Или поочередно?

– Ты о чем?

– В смысле, тебе нравится, чтобы несколько женщин было сразу или по одной зараз?

– А, ясно. По одной зараз, само собой. – Вид у него стал растерянным. – Будешь еще вина?

– Будь любезен. И каждая женщина воображает себя прекрасным исключением?

Он снова невесело улыбнулся.

– Это верно. Так и есть – в некотором смысле.

– Но не в том, как считает она.

– Видишь ли, я не знаю, что она считает, – ответил он. Осажденный вопросами, он отгородился изначальной вежливостью.

Все еще лишенная возможности быть собой, она спросила:

– С моей стороны вульгарно расспрашивать о таком?

И он ответил просто:

– Я не знаю, что значит это слово.

Еще никогда в жизни она не чувствовала себя настолько вульгарной.

Немного погодя он уточнил:

– Но от этого тебе невесело, да?

– От этого мне никак. – И она поспешила добавить: – Извини. Я не ощущаю реальности. Все кажется находящимся далеко впереди или так же далеко позади, а я сама – в самой середине пустого промежутка между ними, понимаешь?

Он покачал головой.

– Не важно. Чем ты занимаешься в Лондоне?

– А что?

– Просто задумался, чем ты занята.

Она глубоко вздохнула.

– Веду хозяйство в двух домах – в Лондоне и за городом.

– За городом – это где?

– В Кенте.

Последовала пауза, она ждала, что он скажет что-нибудь о Кенте, но он молчал, и она продолжала быстрее, словно оправдываясь:

– Я забочусь о своих детях. Джулиан в подготовительной школе, Дейрдре в детском саду на окраине Лондона. Я…

– Значит, их нет дома – или постоянно, или целыми днями, – перебил он.

– Да. Как и всех детей этого возраста. Многих детей, – поправилась она – к нему это явно не относилось. – И потом, мы много развлекаемся. Конраду нравится, когда вокруг люди.

– Стало быть, ты постоянно готовишь еду.

– Я не готовлю. У меня это получается недостаточно хорошо, с точки зрения Конрада. Я занимаюсь организацией. Знаешь, многое приходится улаживать. Я читаю, смотрю на картины и сад, слушаю музыку, и поскольку Конрад ужасно много значения придает одежде, я трачу на выбор немало