В перспективе - Элизабет Джейн Говард
– Пожалуй, смою с себя соль, – неуверенно произнесла она. Ей требовалась отдельная причина, чтобы избавиться от одежды.
– Ни к чему, – сказал он. Сказал осторожно: ему казалось, что ситуация выходит из-под контроля.
Она нервозно направилась к туалетному столику и начала расчесывать волосы. Неизвестно почему, она начинала злиться.
– В любом случае надо хоть немного просушить их.
Он не ответил, но, взглянув в зеркало, она увидела, что он методично раздевается, сворачивает вещи и складывает их на стул в углу комнаты. Уверен в себе, подумала она, впрочем, этого я от него и хочу, но чтобы он не был настолько уверен во мне. Возможно, сейчас он нас просто не воспринимает по отдельности.
– Я не знаю вашего имени, – холодно бросила она.
– Томпсон, Томп-сон, и чем скорее вы избавитесь от своей одежды, тем лучше.
После этих слов наступило молчание; ее сердило и пугало неприглядное смущение, расстояние между ней и постелью, то, что он уже раздет, а она нет, собственная неспособность связать его с влечением, которое она испытывала ранее, досада на то, что он не предпринимает попыток сократить эти расстояния, и злость оттого, что ей нужны эти его попытки, и наконец, страх, что влечение ускользнуло от нее и улетучилось. Она услышала, что он идет к постели.
– Вы ложитесь, – сказала она, – я приду.
(Этого достаточно, ясно и гадко: мне уже все равно, так что все просто. Нельзя дать мужчине понять, что он может ожидать этого от тебя, а потом обмануть его ожидания.)
Она поднялась из-за туалетного столика и быстро вышла в соседнюю комнату – или скорее стенной шкаф, где находился душ.
Когда она появилась, смыв с себя соль и запахнувшись во второй пеньюар, она была готова вести себя спокойно и сдержанно, и, как она с вызовом твердила себе, искушенно; его она застала лежащим ничком на постели – он притворялся спящим, пытался, как она решила, хотя бы отчасти избавить ее от мерзкого смущения. Она подошла к постели, но он, казалось, и вправду спал. Лежал неукрытый, одну руку подложив под голову, другую протянув поперек постели. Его тело было поджарым и элегантным, маленьким и крепким, конечности – точеными у запястий, колен и щиколоток. Она смотрела на него сверху вниз, враждебность и стремление защищаться рассеивались, его вид вызывал у нее чувство умиротворенного и ласкового удовольствия. Выскользнув из пеньюара, она осторожно подняла его руку, чтобы лечь на ее место. И едва успела укрыть их простыней, как уснула.
* * *
Ночью он разбудил ее очень медленно, чтобы предаться с ней любви. И тогда она узнала о существовании экстаза, значительно превосходящего любую ложную вершину блаженства: он вел ее на протяжении всего сложного восхождения, дожидался ее, удостаивал безраздельным вниманием и заботой вплоть до финального момента, когда соединился всем телом с ней – путешествие завершилось, их идеальное знакомство как любовников состоялось.
4
Часы пролетали, как сон, наступали и проходили совершенно безотносительно времени, которое им полагалось обозначать. Гораздо позже (в то время она обнаружила и многое другое) она узнала, что любые эмоции, если они сильны в достаточной мере, мимолетны, запоминаются неточно, разве что мелкие прозаические отголоски, прилагающиеся к ним общие места впечатываются ярко, и что память о них служит лишь для того, чтобы маскировать стержень или сущность бурно пережитого опыта.
Так что некоторое время спустя она еще помнила, как лежала, словно на вершине их горы, как дымка всплывала над обширной панорамой, раскинувшейся внизу, которая представлялась им как бесконечная, прекрасная и постижимая, и это великолепие видели лишь они двое, а потом очень скоро осталось только воспоминание, что они видели его. Немного дольше она отчетливо помнила пробуждение в струящемся солнечном свете с таким ощущением комфорта и покоя, с настолько хорошим самочувствием и довольством, что мимоходом явившееся откровение – что такое пробуждение она испытала впервые – стало почти безличным, казалось далеким и незначительным; она не переставала сомневаться в нем, хотя помнила, как повернулась к нему, обнаружила, что он не спит, как сказала: «У меня такое чувство… прямо как будто…» – и как он ответил: «Понимаю, но это твое чувство намного лучше».
Она навсегда запомнила препятствия на пути между двумя точками – как позвонила Лейле и объяснила, что с машиной что-то случилось, ничего, если она задержится еще на день-другой? Лейла (скорее подавленная, чем недоверчивая) спросила, не ужасно ли в Марселе в такую жару. Нет-нет, она разыскала знакомых Конрада, у которых есть лодка, и они очень любезно отнеслись к ней. Ну, возвращайся все же поскорее: без тебя с Доном ужасно скучно. Она спросила о детях. А что дети? Все ли у них в порядке, няня справляется? Дети чудесны: Лейла попросту вообще их не видит, но ох уж эта беременность, дорогая моя, – кажется, будто вообще не остаешься одна, нет ни минуты на себя, а Дону бесполезно твердить, что он растолстел так же, только в других местах, – у него от злости что-то вроде потницы начинается, да еще я паспорт потеряла, так что, наверное, застряну здесь до тех пор, пока малыш не повзрослеет настолько, чтобы разрешить мне путешествовать по его паспорту… нет, дорогая, дети на пляже или еще где-нибудь, но я скажу няне про твою дрянную машину. За нас не беспокойся, мы в полном порядке; эти французские телефоны ужасны, правда? Конрад успел на самолет? И она добавила: остерегайся там на лодке матросов. Матросы – сущее наказание, особенно за границей. Эсме – ну, ты знаешь, о ком я, – однажды необычно провела время на Тенерифе, весьма необычно, и, не будь у нее головы на плечах, потеряла бы все – не то чтобы Лейла считала, что у нее есть причины для беспокойства, ведь она же так благоразумна, и все же совсем одна, но она, конечно, не одна, правда?..
В этот момент она поняла, что с нее хватит, и, пользуясь явным следствием двухнедельного лишения Лейлы английских телефонов, положила трубку.
Далее весь день принадлежал ей – или им.
– Достаточно ли благоразумно я выгляжу для матросов, этого сущего наказания? – спросила она у Томпсона намного позже.
– Достаточно ли ты выглядишь – как?..
– Похоже, нет – ты прекрасно понимаешь, что
