Сказка - Владимир Георгиевич Сорокин
«А ежели был, тогда всё надо сделать, как сучий потрох повелел».
Скинул Ваня с лежака подушку, сеном набитую, устроил вместо неё котомку с сучьим потрохом, положил на котомку голову и стал думать, чего бы себе попросить для счастья.
«Сбудется то, о чём мечтаю, он сказал. О чём я мечтаю? Чтобы… чтобы… чтобы было всё хорошо. Чтобы дрова были, еда была, одежда тёплая. И дураков вокруг поменьше. И чтоб никто никого не убивал».
С такими мыслями и заснул Ваня. А поутру проснулся от того, что грубо его толкнули. Открыл он глаза, а над ним деда Банятка волчье рыло:
— Вставай, падальщик. Разговор к тебе есть.
Поднялся Ваня, вылез из земли наружу. А вокруг все обитатели земляного поселения столпились. Стоят и молча на Ваню пялятся. И говорит Ване дед Баняток:
— Ты, парень, рассудком тронулся, с Малакии кишки гнилые в дом приволок. Что с тобой случилось — не моего ума дело. Только нам парней безумных не надо. У нас все в здравом уме, потому и живы до сих пор и дружны. Дураков терпим, а безумцев не держим. Так что забирай свою тухлятину и вали отсель. Чтоб духу твоего в нашем уюте больше не было!
И посохом своим по земле стукнул.
Понял всё Ваня, залез в землянку, взял котомку, взял палку, вылез и пошёл прочь. Засвистели ему вслед, как чужаку, заулюлюкали, а мальчишки стали камнями швыряться. Пошёл Ваня прочь от реки родной по полю, бурьяном поросшему. Навернулись у него слёзы на глаза: обидно! Никак семь лет прожил он в землянском поселении, родным домом оно стало. Маму вспомнил, как она умирала. Хотел уже разрыдаться в голос, но тут из котомки всё тот же голосок:
— Не плачь, Ваня. Всё с тобой хорошо будет, если сделаешь всё как надо. Ступай прямо, пока не дойдёшь до холма с рощей берёзовой.
Сразу слёзы у Вани просохли и зашагал он бодрей. Прошёл поле, пересёк овраг глубокий с костями человеческими, пошёл мелколесьем. Шёл, шёл и видит впереди — холм, берёзами поросший. Подошёл Ваня ближе, поднялся на тот холм, огляделся: красота! Роща берёзовая — загляденье. Стоят берёзки белоствольные, листвой молодой шелестят. И видать далёко с холма.
И говорит ему сучий потрох:
— Вырой, Ваня, промеж двух самых молодых берёз яму, положи меня туда, засыпь землёй и скажи: покойся с миром, сучий потрох.
Нашёл Ваня две самые молодые берёзки, вытянул тесак из ножен, выкопал им яму, положил в неё сучий потрох, засыпал землёй и произнёс:
— Покойся с миром, сучий потрох.
И встал над сучьего потроха могилкой. Стоит и стоит. А вокруг тишина, только берёзы шелестят.
«Чего дальше делать?» — Ваня подумал.
Опустился на колени, наклонился над могилкой и спросил:
— Сучий потрох, чего мне делать?
И ухо к земляному холмику приложил.
А из могилки послышалось:
— Ныряй в пень берёзовый.
Огляделся Ваня — не видать нигде пня. Только берёзы белоствольные кругом. Пошёл он по роще. Глядь, а на краю её — пень старый, мхом поросший. Подошёл к нему Ваня.
«Как же я в него нырну? Чай не омут, не речка…»
Глядит на пень. Тюкнул пень сапогом — пень как пень. Старый, широкий. Постоял, почесал в голове. А потом вдруг глаза зажмурил, подпрыгнул и в пень нырнул. Открыл глаза Ваня. И видит, что он сидит в пещере. Огляделся: пещера не земляная, а сложена из кирпичей. И светится в ней всё светом бледным. Встал Ваня, смотрит: нет в пещере ни двери, ни окон. Подошёл он к стене. И понял, что не кирпичи это, а книги. Множество книг, из них стены, пол и потолок сложены. А по корешкам книг ползают мотыльки с жопками светящимися. От них и свет. Все книги старые, названия на корешках полустёрты.
Вдруг заметил Ваня, что у стены лежит что-то. Наклонился и видит: ларец. Весь книжной пылью покрытый. Тронул его Ваня рукой — пыль в палец толщиной. Смахнул Ваня её с крышки, а под пылью камень зелёный засверкал. И камень этот Ваня сразу узнал. Нефрит! Как в браслете мамином. У Вани аж дух перехватило. Великое богатство! Обтёр он ларец от пыли. Красивый ларец, удивительный, весь резной, на маленький дворец похожий. Крышка на золотую петлю заперта. Сдвинул Ваня ту петлю и открыл крышку ларца.
А из ларца вдруг такое полезло, что Ваня с испуга навзничь повалился. Вылезло тулово человеческое, а на тулове — три головы бородатые. Одна — седая, с бровями седыми, бородою белой, другая — плешивая, с бородой не седой, а третья в пенсне, с бородёнкой жиденькой. Вперили эти трое в Ваню глаза свои и произнесли громко, одновременно:
— Здравствуй, Иван, вдовий сын!
Закрыл Ваня от ужаса лицо руками да и описался. А над ним трёхголосно раздалось:
— Не бойся, Иван! Мы тебе плохого не сделаем.
Глянул Ваня: над ним три головы. И улыбаются. Седая — по-доброму, плешивая — злобно, а та, что в пенсне — с усмешкой.
— Вставай, Иван!
Приподнялся Ваня с пола, встал. Колени дрожат, между ног — мокро.
А троица бородатая продолжает:
— Мы, Ваня, трое классиков из ларца. Я Лев, я Фёдор, я Антон. За то, что ты похоронил ругательство человеческое, исполним мы три твоих заветных желания. Загадывай!
И смотрят на него. А Ваня от всего происходящего так обалдел, что в голове ни одной мысли не осталось. Чувствует, в горле у него пересохло. И говорит:
— Пить хочу.
— Быть по-твоему! — троица отвечает.
Хлопнуло-дунуло: и перед Ваней стол с напитками: кувшины с квасом, морсом и лимонадом. Выпил Ваня залпом по стакану всего. И сразу на душе ему спокойней как-то стало. Рыгнул он, отёр рот: славно! Давно такого не пил. Смотрит на троицу бородатую. А они торопят:
— Говори, Иван, второе желание!
После напитков Ване есть сильно захотелось. Он ведь спать-то натощак улёгся.
— Есть хочу.
— Быть по-твоему!
Хлопнуло-дунуло: со стола напитки пропали, а вместо них — курица жареная, ребрышки свиные, картошка фри, кетчуп, майонез, хлеб белый. И от еды тёплой дух такой идёт, что голова кружится. Такую еду он только в родительском доме ел, когда ещё и папа жив был. Стал Ваня есть, да так, что за ушами затрещало. Наелся от пуза, еле на ногах стоит.
А троица бородатая вещает:
— У тебя, Иван, последнее желание осталось.
А Ваня и языком ворочать не может, так напился и наелся.
Говорит Антон бородатый в пенсне:
