Сказка - Владимир Георгиевич Сорокин
Пошёл Ваня по тропке меж крестов. Тропка проторенная. Ходят по ней на две помойки ближние, что за лесом, — Мясную и Свадебку. На Мясной много консервов. Конечно, все уже бомбажные, вспухли от времени. Но если проварить хорошо — сойдут. Травятся ими, конечно. Ну так выбирать надо уметь, кумекать. Ваня хорошую консерву всегда выберет, не ошибётся.
А на Свадебке много всего белого — одежды, стульев, техники. Поэтому и прозвали её — Свадебкой. На Свадебке мама покойная нашла матрацы хорошие, белые. На одном из них Ваня спит до сих пор. А мамин он порезал да в печурке сжёг.
Всякий раз, когда Ваня меж крестов ходил, думал он про то, что землянки и могилы похожи очень. Только из могилы крест торчит, а из землянки — труба. Но в могилах мёртвые солдаты лежат, а в землянках — живые люди копошатся. Хотя если печурку не топить, то без дыма — очень похоже. Как бы перекладина с креста упала или стащил кто на дрова. Вот тебе и землянка.
Особенно — ночью, когда все спят. И ведь тоже лежат, как мертвецы.
Прошёл до середины кладбища Ваня и спугнул тетеревов. У них ток ещё не окончился, токуют так, что слышно и на речке. Жирные, крыльями сочно хлопают. Банятовские охотники плохие — некому да и нечем охотиться. Оружие есть, а патроны давно иссякли. А на помойках всё есть, кроме патронов. Ни разу Ваня их не находил. Так что нынче парни с луками да копьями в лес ходят. Ваня тоже ходил, но потом надоело — не больно меткий он стрелок. А вот кротов он горазд караулить — научился норы их разрывать и крюком железным из-под земли вытягивать.
Из шкурок кротиных мама себе шапку сшила. Теперь ту шапку Ваня сам зимой носит, хоть и велика она ему. Предлагал Юрка Карандаш ему за шапку мену — стальную палку для слепых. Ваня отказал. Стали у него пока хватает: два топора, лопата, лом, пика, два ножа, ложка, вилка, тесак. А мамина шапка зимой согреет.
Кладбище кончается, а за ним сразу лес стоит. Дальний. И лес этот особенный. Со стороны речки он — Дальний. А когда в него входишь, понимаешь, что он — Гнутый. Как говорят: где был? В Гнутом. И впрямь гнутый. Все деревья — сосны, берёзы, ели согнуты дугой до самой земли. А почему? Когда война шла, зимой на города ядрёху швыряли. Пыхало по небу, как северное сияние. Хорошо, что ближний город — тридцать две версты. Но и на речке всё тогда ходуном заходило, тряхнуло землянки круто. В декабре это было. Морозы сильные стояли. А после ядрёхи целый месяц дождь лил, хоть и мороз стоял. Вот деревья обледенели да и согнулись дугой. Многие поломались, попадали. А те, что остались, так навсегда и согнулись до земли.
Вошёл Ваня в лес Гнутый.
Идёт, палкой по макушкам деревьев постукивает. Деревья эти навсегда поклонились. В лесу этом поклонном тихо всегда — птиц нет. Видать, испугались они деревьев согнувшихся и лес этот навсегда покинули. Конечно, а где птице гнездо вить? В такой макушке приземистой? Так в гнездо сразу любой зверь морду сунет.
Лес версты четыре тянется. И весь — согнувшийся!
Прошёл Ваня через лес и вышел на поле, бурьяном заросшее. Ещё немного прошёл по полю — и вот она, Малакия, или Свалка. Огромадная помойка начинается в бурьяне и до самого горизонта уходит.
Поклонился Ваня Малакии великой и сказал:
— Здравствуй, Малакия! Подай то, чего ищу.
Ступил на помойку, штаны расстегнул и помочился. Затем самокрутку закурил и двинулся, палкой помойку вороша. Каждый раз, когда он так к помойке обращался, думал о том, чего бы найти хотелось. Разные это мечты были: дробовик с патронташем, арбалет со стрелами, ножи метательные, мотоцикл исправный и с бензином, ящик колбасы копчёной, мешок соли. Хотел бы и планшет с игрой интересной, но после ядрехи все планшеты и айфоны простыми железками стали — размагнитились. А за новыми надо далеко ехать, в те города, куда не прилетело. Да и где теперь эти города?
Костя однажды на Малакии исправный телескоп нашёл. Так и стоит над его землянкой.
Загадать-то многое можно.
Но, как правило, то, чего Ваня загадывал, — не находил. Загадывая, всегда он вещь ту представлял — и дробовик, и мотоцикл, и колбасу. А в этот раз, почему — не понятно, представил он драгоценный камень нефрит. Тот, что видел, когда маленький совсем был и они ещё в доме своём с мамой, папой и дедушкой жили. Был у мамы тогда браслет нефритовый с драконом. Это папа ей из Китая привёз. И этим браслетом Ваня маленький игрался, часто на ногу его надевал. А потом, когда война началась, папу дроном убило, дедушка куда-то пропал, дом их сгорел, и пошли они с мамой скитаться. В дороге мама тот браслет на полмешка гречки обменяла. Эту гречку они в дороге варили да ели.
Вот вдруг и вспомнил Ваня браслет, когда к Малакии обратился. А когда мочился, сам над собой рассмеялся:
— Нашёл чего просить, дурак! Кому нынче этот нефрит нужен…
Хотел другое загадать, но — поздно. Мысля — не воробей.
Малакия-Свалка — великая помойка. От её широты дух захватывает. Огляделся Ваня — никого, кроме него. Только чайки курлычат да вороны на них ругаются. Чайка у вороны всегда кусок стащит. Чайкам и коршуны нипочем, клювастые они. Настоящие хозяйки помоек.
Огромадна Малакия! Аж голова кружится. Хорошо. Но всякий народ по ней ходит. Двоих из банятовских тут зарезали, Ракитке почки отбили, двух баб изнасиловали, мать и дочь. За еду да за инструмент стальной люди нынче глотки друг дружке рвут. У Вани для обороны при себе всегда тесак хороший имеется.
Обожает Ваня помойки ворошить! Идёт неспешно, палкой своей орудует — то подцепит, то раздвинет, то проткнёт, то отшвырнет. Такая работа — самая приятная. Да и не работа это, а кайф. Это вам не землянку рыть, не дрова колоть, не кресты через речку таскать, не лёд ломом прорубать. Ворошением Малакии целый день заниматься можно. Тут разные вещи валяются. Ещё довоенные. Одежда, бумага, пластик, стекло, мебель, железки разные. И еда. Попадались и странные вещи, которых Ваня не понимал. Один раз нашёл он чёрную плиту, толстую, тяжёлую, не поднимешь. Но не из железа она была, а из мягкого чёрного чего-то, хоть и тяжёлого. Плита ровная-ровная, без царапины. И на ощупь
