Сто мелодий из бутылки - Сания Шавалиева
Началось! Начиталась книг, теперь пихает знания куда надо и не надо.
– Я своим открою «Театр на коленке», – буркнула Ася и заправила ключ под ворот школьного платья.
– На коленях? – удивилась Гульназ.
– На коленке. Маленький провинциальный театр, настолько маленький, что может уместиться на коленке.
– Ничего себе! – Гульназ внимательно посмотрела на Асю, словно увидела впервые.
Всем, конечно, смешно от такой причуды, но Ася упряма в своей мечте. Бархатные кулисы, красные кресла, сцена со скрипом. Сцена должна быть обязательно со скрипом. Ася будет ходить по доскам, а они будут нежно отзываться.
«Кто там? – обернётся героиня и, увидев “его”, обронит белый платочек. – Ах!»
Кого «его»? Это не важно. Пусть это будет принц, лётчик, вертолётчик…
«Он идёт. Доски: скрип-скрип-скрип… Сердце: тук-тук-тук…»
Смешно, правда? Но именно так Ася слышит и видит свой театр.
Ася ни разу не была в театре, но ей кажется, что всё должно быть именно так.
Два раза в неделю по радио шёл спектакль: «…В некотором царстве, в некотором государстве… – на берегу злой речушки стоял одинокий домик… – хозяин ушёл на войну и не вернулся…» Слушала долгими зимними вечерами, включала своё неуёмное воображение. Иногда фантазии уносили Асю далеко за границы пьесы. Часто, не дождавшись окончания, засыпала, утром домысливала, помогала действием. Набросив на табурет платок, с одного края обустраивала театральный занавес. Катались машинки, скакали динозавры, оживали куклы. На сцене всегда два персонажа: один постоянный, другой приходящий. Первый, покачиваясь маятником, говорил путаные монологи, второй бесконечно устраивал конфликты, и герои начинали пихаться, толкаться. Орали до тех пор, пока не приходила недовольная Гульназ. Она громила театр, табурет уносила на кухню, платок – в шкаф, а игрушки – в коробку.
Ася обижалась и крутила ручку патефона, ставила старую пластинку на семьдесят восемь оборотов. Без раздумий и сомнений, назло Гульназ крутила её нелюбимую песню, хотя в доме имелись и другие пластинки: на татарском – про солнце, домра с оркестром, Шаляпин «Эй, ухнем!», Утесов и другие.
«Валенки да валенки… – пела Русланова хриплым, визгливым голосом. – Ой, да не подшиты стареньки…» Иголка тоже старенькая, оттого и звук поганый.
Гульназ ругалась, просила убавить звук, поменять пластинку. Чтобы совсем её взбесить, Ася уменьшала скорость, и тогда из мембраны тянулся покорёженный руслановский голос: «Ва-ле-н-ки-д-а-ва-ленк-и-и-уи-уи…»
– Хватит! – орала Гульназ, шлёпала крышкой патефона.
Тогда Ася, как ослица, топала по квартире в отцовских валенках с калошами.
Впрочем, Гульназ быстро оказалась мудрее: научилась понимать, поменяла тактику, не настаивала. По опыту знала, что заводки пружины хватало на один круг, на одну песню. В этом изматывающем верчении Ася могла провести всего полчаса-час, потом, правда, неделю дулась, не разговаривала.
Однажды Гульназ вызвала Асю в тесную кухню, успокоила горячими пирожками, напоила чаем и пообещала сводить в театр. «Но когда это будет? Не доживу, наверное», – грустно сокрушалась Ася, а Гульназ хохотала. Ася тогда так и не поняла, что смешного она сказала. Соседка баба Нюра всё время так говорила, и никто не смеялся, наоборот, все охали, ахали, успокаивали.
Нет, ну на самом деле, где театр, а где они?
Все театры – в Москве, а они жили за Уралом, у чёрта на куличках.
Это очень далеко.
Ася придумала игру, называется «Смотреть спектакль». Она выходила на площадку подъезда – после переезда жили они на третьем этаже пятиэтажки. На площадке четыре квартиры: девятая (двухкомнатная), десятая (трёхкомнатная), одиннадцатая (однокомнатная), двенадцатая (трёхкомнатная). Их была десятая.
Ася садилась на ступеньку лестницы, которая спускалась с четвёртого этажа на третий, упиралась локтями в колени, клала подбородок на ладони и смотрела спектакль, который будто бы шёл на площадке третьего этажа. Сидела часами: «играла музыка, скрипел пол, актриса роняла белые платочки, актёр поднимал. Кутерьма, карусель… Вон та, молоденькая, фальшивит, а вот та рано вступила… Не отрепетировали. Вот куда ты торопишься? А где слуга? Нет, ну сегодня совсем зоопарк…»
Круто, правда? Иногда Ася не выдерживала, выскакивала, показывала. Она ведь точно знала, как играть. Мама ругалась, Гульназ смеялась, соседи шушукались и пальцем крутили у виска.
Ася продолжала сидеть и смотреть и ничего не могла с собой поделать. Вот так, по-детски тупо обожала театр. Безумно боготворила этого древнего динозавра. Про древнего динозавра слышала по радио.
Однажды по радио слушала актёра, который читал «Онегина». Даже и не знала, что у Пушкина есть «Онегин». Честно говоря, не особо поняла, про что там, но когда стали говорить про бал, то в ушах зазвучала музыка и зашуршали платья…
– А сейча-ас…к доске пойдёт… к доске пойдёт…пойдёт к доске… – тянула Ираида Владимировна. – Мурзина!
«…Платье на Асе должно быть розового цвета…»
– Мурзина!
Ася подскочила.
– К доске!
«…Как же я в таком платье протиснусь между партами?»
– Мурзина, я жду!
– А почему я?
– Я, что ли? – Ираида Владимировна смотрела поверх очков.
Вот зачем она так делала? Для солидности? Её вроде и так все уважали. В Асиной школе не хватало учителей, и поэтому Ираида Владимировна преподавала сразу три предмета: математику, физику, географию. Иногда замещала физрука. Порой, когда видели Ираиду Владимировну, не сразу понимали, какой доставать учебник.
Ася медленно брела по проходу в надежде узнать, о чём говорить.
– Что сейчас? – цедила сквозь зубы.
– Физика, – тихо подсказал Марушкин.
– Математика, – Сюзанна Пантелеймонова.
– География, – Супонин.
Ну, Супонину вообще нельзя верить.
Ася мялась у доски:
– Ираида Владим-на, а какой урок-то?
– Третий, – пошутила.
– Ну?.. Э-э-э…
– На выбор, – позволила Ираида Владимировна. – Что учила?
Всё-таки клевая она училка. Ася выбрала географию.
– Земля, как и другие планеты, имеет форму шара, чуть-чуть приплюснутого с полюсов.
Супонин хихикнул:
– Как оладушек?
Главное – не обращать внимания на этого лохматого Супонина – у него всё сводится к еде. Глобус – яблоко, земля – оладушек, в спиртовке – спирт. Однажды на химии не удержался и хлебнул, глаза вылупил, язык вывалил. И хрипит. Откуда-то из груди стали пузыриться слюни. Все жутко испугались – думали, помрёт. Так он выжил, потом сорвал два урока – ходил на руках, прыгал с парты на парту. Вызвали мать к директору, но пришёл отец, позавидовал сообразительности сына.
Спиртовки тогда поменяли на безопасные. Но для большего страха химичка лаком для ногтей нарисовала на каждой бутылке красный череп с костями крест-накрест. Директриса взвыла от ужаса, потребовала убрать. Химичка долго сопротивлялась, в итоге – стёрла кости, оставила череп.
– Мурзина…
– Человек, находясь на поверхности Земли, видит немного, на расстояние всего в несколько километров…
– Ну у тебя и зрение!
– Пантелеймонова… – Ираида Владимировна торцом карандаша постучала по столу.
Как-то незаметно Ася
