В перспективе - Элизабет Джейн Говард
– По-моему, отличный напиток, – сказал он. – Хотите еще?
– Да, пожалуйста.
Пока они ждали заказ, она накрасила губы, а он наблюдал за ней с тем же дружелюбным интересом и любопытством, которые она первыми заметила в нем. В присутствии большинства людей она не стала бы красить губы так открыто, но с ним – другое дело, с ним было так легко, что это не имело значения, и он не принадлежал к тем мужчинам, которые сочли бы этот жест или интимным, или попросту дурновкусием. Тем не менее она, закончив, по-житейски мудро улыбнулась ему, признавая необходимость своих действий, но слегка порицая их, и он улыбнулся в ответ.
– Вот теперь отлично, – сказал он.
– Не забудьте купить спичек, – минуту погодя сказала она, пытаясь сжиться с его потребностями так, как он сживался с ее, и она это чувствовала.
Он расплатился за напитки и спички, изъясняясь на своем чудовищном французском. Потом бережно пересадил кошку на их столик, и они вернулись к машине.
– Который теперь час?
Она посмотрела на часы и ответила.
– Мне пора обратно на судно. Но сначала я провожу вас до отеля, чтобы вы поспали.
– А я думала, мне предстоит осмотр вашего судна. – Она вдруг обнаружила, что не хочет, чтобы ее оставили одну.
– Посмотрите завтра, если пожелаете. Если я приведу вас сегодня без предупреждения, команда, которую я оставил на борту, разом скинет с себя всю одежду, и я уже ничего не смогу вам показать.
– Зачем они это сделают?
– Да просто так они поступают, когда вдруг на борту появляется женщина, а их не известили заранее, чтобы они успели навести порядок. Сегодня я дал половине увольнительную на берег – приходится следить, чтобы они не разбежались все до единого, не удалились по-французски, если можно так выразиться.
Он рассмеялся, и его умение непрестанно радоваться всему происходящему стало казаться ей умиротворяющим и трогательным. Ужинать в одиночку ей не хотелось.
– Если я сейчас лягу спать, к ужину вряд ли проснусь.
– Да, скорее всего не проснетесь, если останетесь сами по себе. Но я подумывал по-быстрому слетать на судно, проведать команду, захватить инструменты для ремонта вашей машины и через час разбудить вас. И тогда мы сходим куда-нибудь, где вкусно кормят дарами моря. Это вас устроит?
– Да, – просто ответила она, потому что именно этого и хотела. Его сходство с мартышкой усилилось – лицо скривилось от напряжения, пока он строил планы. Когда же она согласилась, он взглянул на нее и расцвел вежливой дружелюбной улыбкой, и она заметила, что его глаза похожи на маленькие теплые каштаны.
– Ура, – откликнулся он, и этот возглас вовсе не выглядел глупо.
3
Вернувшись в свой просторный номер, она приняла душ, распустила волосы и открыла ставни. Солнце зашло, серые легкие сумерки проскользнули в комнату, и почти сразу же начали заметно темнеть и отступать. Она переоделась в простой белый пеньюар, легла в постель и уснула.
Просыпалась она очень медленно, отмечая далекие мишурные блики света на воде, остроту звуков ночной жизни Марселя, которая уже начинала выплескиваться на улицы, бархатистую черноту неба в оправе окон, в эту минуту ожившую от молнии – безмолвной, без грома, – и наконец, Томпсона, стоящего у кровати.
– Не спешите, – сказал он, – просыпаться отвратительно.
Но она потянулась, радуясь постепенному возвращению чувств, пока не проснулась полностью.
– Я принес вам попить.
Он наполнил принесенным напитком стакан и протянул ей.
Садясь, она увидела смутно отраженную в зеркале на противоположной стене комнаты фигуру – золотисто-смуглую, почти обнаженную, если не считать поблескивающей белой ткани на одном плече и темных волос, сливающихся с тенью. Если бы не золотая цепочка с часами на шее и не рука, протянутая за стаканом, она не сразу узнала бы себя, настолько неожиданным было отражение, таким удивительно далеким от ее представлений о себе оно показалось. Чернота, оттенки коричневого, насыщенность белого – даже осанка этого дикого прекрасного отражения наполнила ее внезапным и упоительным самодовольством.
А рядом был Томпсон, протягивающий ей стакан. Она приняла стакан, запахивая на груди одежду. Томпсон ничего не сказал, и, пока румянец, возникший, казалось, в ее мыслях, заливал кожу, она думала: слава богу, это всего лишь он, а не кто-нибудь другой. Эта мысль, как и она в целом, пребывала в полном смятении.
Они выпили, а потом, пока она одевалась, он сидел на балконе, курил и рассказывал ей, что видит:
– Какой-то чернокожий продает черепах – они у него сложены одна на другую в ящике из-под апельсинов, бедолаги. – И еще: – Двое ребятишек показывают фокусы, но выходит у них неважно.
– Там все еще тепло?
– И приятно. Вы не замерзнете.
Как будто она знала его уже много лет. Она уделила пристальное внимание своей внешности – видение в зеркале, которому при ближайшем рассмотрении она нисколько не соответствовала, побудило ее тем не менее вступить в некоторое соперничество с его экзотическим неправдоподобием.
Он вернулся с балкона как раз в тот момент, когда она завинчивала застежки серебряных серег на мочках ушей.
– Я нашел место, где мы поедим. У вас проколоты уши?
– Нет. А должны быть?
– Не знаю. Но, если хотите проколоть, я помогу.
– Да неужели, Томпсон! Вы прихватили инструменты и для этого?
– В моей практике такое уже случалось, – сказал он.
– Тогда вам придется переделать все мои сережки. Двадцать четыре пары.
– Я справлюсь, но только если на них нет эмали. Эмаль портится, если ее нагреть, – объяснил он. Вид у него при этом был совершенно серьезным.
– Если я надумаю, я вам сообщу. – Она не знала, задела его самолюбие или нет. – Сколько же всего вы умеете, – добавила она, пока они выходили из номера.
– От меня есть польза, знаете ли. – Через руку он перекинул ее белый пеньюар.
– А это зачем?
– От него тоже есть польза.
Они ели, они говорили. Разговор складывался легко, почти бессвязно, еда была очень вкусной. Они не спорили, не обсуждали, не рассказывали друг другу свою или какую-нибудь другую историю из жизни. Он не был ни забавным, ни скучным. И как ей казалось, не ждал, что его будут развлекать и даже не хотел этого. Все внимание они сосредоточили на ужине – не с лютой апатией французских парочек вокруг них, а с алчным удовольствием людей, которые обычно едят не так вкусно или не вместе.
Ужин подошел к концу, и она сказала, что
