Всклянь - Коля Андреев
Львович отправляет всех за листочками. Как в школе, сука. Напишем, напишем, не ссы, начальник. Только ты же их в ящике запрешь. Ну может, пару человек турнешь для показухи. Проведете вашу сраную внутреннюю проверку, которая выявит, что лейтенанта Белоусову бесит муж, что лейтенант Белоусова с ума сходит от желания подчиниться крепкому мужику, коим гражданин Белоусов не является, что лейтенанта Белоусову ни черта не заводят стрижка из барбершопа, просмотры «Игры престолов», скачанной с нарушениями законодательства РФ, привычка закрывать крышку унитаза, поездки на дачу к родителям, и вообще вся жизнь лейтенанта Белоусовой – это коровья лепешка дерьма, которая медленно засыхает и привлекает только мух.
Она специально неразборчивым почерком пишет, что требует Львович, кладет ему на стол, идет к себе. Там никого – четыре стола пусты, Макс уволил себя по собственному желанию, где Серега и Фил, она не знает. Садится, закидывает ноги на стол, чтобы в очередной раз убедиться, что форменные туфли – уродство. Закуривает.
Скучно – пиздец.
На столе у Фила ключи от знаменитого железного шкафа. По регламенту в нем вещдоки, а по сути – избранные средства развлечения в их кабинете. Она встает, бросает окурок на пол, давит его. На тебе, скотина. Лейтенант Белоусова желает бесчинствовать.
За спиной пищит телефон. Неинтересно.
Ключ слегка заедает, поддается, она открывает шкаф. Его дверца – тяжелая и прохладная. Достает открытую бутылку портвейна, изъяли у коммерса, на всякий случай, вдруг отпечатки, ха-ха, пробку долой и вот так, из горла, ммм, вкусно! Сладко на языке. Жжет в горле.
– Белоусова! Ты чё?
В дверях стоит Фил, живот оттягивает серый свитер. Он почти лыс, те волосы, что еще тешатся надеждой остаться, серебрятся в свете галогенов лампы.
– Давай за Макса, а что?
– Все и так на ушах. А ты вещдоки опустошаешь.
Он выхватывает у нее бутылку и прикладывается губами к горлышку.
– Ох, бля. Хорошо же. За Макса! – Пьет еще.
Она смеется и тянется к портвейну.
– Рано тебе еще. Ты же будущая мать!
– Ага. Хрен вам, не рожу никогда, не дождетесь.
– А муж в курсе?
– А то.
– Тогда смотри, что у меня есть.
Он роется в шкафу и достает пакетик с белым порошком.
Они примерно час обсуждают Макса, говорят громко, ржут. Она не выдерживает и признается, что всегда мечтала о таком мужике, как Макс. Целовала бы его шрам и целовала. Чувствует, что пьяная и что лучше заткнуться, но слова лезут и лезут.
Фил кивает и слушает. Потом лезет целоваться. Она сильно бьет его в живот. Тот выдыхает и корчится от боли. Шипит «сука» и уходит, пытаясь хлопнуть дверью, но та настолько стара, что застревает в сантиметре от косяка.
Лейтенант Белоусова берет телефон.
«Беляш, привет! Это Макс», – горит на экране сообщение.
Номер незнакомый.
Так ее называл только он. Дебильный розыгрыш.
«Иди нах», – пишет она.
А сердце не унимается. Портвейн допит. Но есть еще коньяк.
«Это правда я. Ты что, поверила, что я вот так съебну?»
«Докажи»
«Свой мерс ты купила на деньги, которые взяла, когда нас вызвали на покойника в той хате на Московском»
Пауза. Пауза. Пауза.
«Они лежали в войне и мире. Там вырез был под них»
Бля. Коньяк, еще чуть-чуть. Ноги не слушаются.
«Беляш, приезжай. Хочу напоследок с тобой. Тебя хочу, Беляш. Потом сваливаю за границу»
«Что за хрень»
«Серьезно. Меня сильно подставляли, надо было мутить что-то»
«А кто тогда там»
«Бомжа подложили»
«Макс, это чё, правда?»
«Приезжай, Беляш, я долго о тебе мечтал»
Кабинет смазывается, она видит только пятна – столы соединяются в одну сплошную линию, линолеум как будто жидкий, а свет от лампы можно пощупать.
«Где ты»
«Недалеко, на Татарке и Пушкина дом»
«Если ты лжешь…»
«Увидишь»
Он сбрасывает адрес.
Она идет в туалет, сгибается перед унитазом, засовывает в рот ладонь целиком, но ничего не выходит. Ключи в руке, про «мерс» он знает, только он. Он. Макс. Она открывает воду, снимает блузку, проводит холодными мокрыми руками по груди, животу. Засовывает пальцы в трусы, нюхает. Одевается.
В кабинете распахнутый шкаф нарушает регламент. Она роется внутри, потому что хочет порадовать Макса. Если это правда он. Находит – черная блестящая юбка. D и G. Достает из полиэтилена, протирает влажными салфетками, скидывает свою, меряет чужую. Сидит – и хорошо сидит. Макс. Для тебя.
Пишет: «Еду».
Трезвая лейтенант Белоусова так не поступила бы. Она вслух произносит эту фразу, и язык не может четко связать слова. Сука. Куда я. А разве не этого хотела? Разве не за такое надо благодарить по утрам жизнь? И вообще, я написала заявление, все, меня нет. Может, с ним, за границу?
Она ведет машину осторожно, слишком резко жмет на тормоз. Тут ехать – пять минут, почти по прямой. Сворачивает с Дзержинского на Татарскую, улица пуста, можно и прибавить газу. Пугается скорости, снова вдавливает тормоз слишком сильно, «мерс» ведет вбок, и он чпокается в столб.
Она выходит, бьет ногой по серебристому крылу. Вон дом. Хер с ним. Оставлю тачку здесь. Пикает сигналкой и идет. Лейтенант Белоусова объявляет режим «насрать». Смеется громко, пусть все слышат.
«Дверь открыта»
Она поднимается на пятый этаж, подъезд тих: ни телевизоров в квартирах, ни ругани, ни детского плача. Ноги дрожат, и она держится за перила. Лестничные пролеты накладываются один на другой, кажется, что их слишком много, но вот ступеньки заканчиваются – четыре двери, люк на чердак, детский велосипед, черная железная дверь, добро пожаловать.
Она заходит. Темно. Коридор, справа комната, дверь открыта. Останавливается в проеме.
Он сидит в кресле, у большой кровати. Весь в черном, на голове – маска с прорезями для глаз. Прикладывает палец к невидимым губам. Лейтенант Белоусова испытывает головокружение.
И желание.
Он встает, подходит и крепко хватает ее за плечи.
– Макс?
Он кивает.
И ей как будто достаточно.
Он рвет одежду на ней. Уверенно и методично, как мясник обдирает шкуру. Она остается в одной юбке. Снимает туфли. Летит на кровать, комната вращается.
– Я хочу… – шепчет она. – С тобой. Уехать. – И вдруг начинает рыдать.
Он рычит.
Сдавливает ей грудь. Ведет рукой по шее, по лицу, пальцы взъерошивают волосы. Она хочет перевернуться на бок, спрятаться в подушке, но он крепко прижимает тело, сидит сверху на ней, она чувствует тяжесть Макса, чувствует, какой он здоровый, мощный, сильный, как она и хотела. Слез больше нет.
– Иди ко мне! – зачем-то кричит она, ведь он уже здесь, рядом.
Она вспоминает, что хотела бы зацеловать его шрам и тянется рукой к маске, но он перехватывает руку, достает из-за спины наручники и смыкает кольцо на ее запястье. Лейтенант Белоусова задержана.
Ей кажется, что он волнуется, и это заводит: значит, он ждал этой встречи, фантазировал о ней и теперь не совсем понимает, что именно хочет сделать, а она готова на все, она пришла сюда на съедение, залезла в рот волку – так пусть закрывает пасть.
Он спускает с себя штаны, лезет к ней под юбку, тащит трусы вниз, входит в тело лейтенанта Белоусовой с громким выдохом. Никогда ей не было так. Боже. Спасибо. Да. Я благодарна, благодарна.
Стоит ей закрыть глаза, как все прыгает и кружится. Все тело сводит в судороге, она орет громко, потому что хочет выкричать всю свою жизнь, чувствует, что он тоже сейчас взорвется, вдруг думает про презерватив, которого у него не было, ну и ладно, Макс, ладно, пусть ты оставишь во мне себя, я этого действительно хочу. Он вздрагивает внутри нее. И еще. Из него будто вышел весь воздух. Она лежит, и ей кажется, что рай оказался в пятиэтажке на перекрестке Татарской
