Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт

— Нашел! Нашел! — сказал Санторо Эдгару, поднимая безжизненное тело пчелиной матки и держа его большим и указательным пальцами.

Все прискакали на одной ноге посмотреть на нее, только Габи пришла как обычно — туфли ей на этот раз помогли не только скрыть хромоту, но и защититься от укусов. Матка, свисавшая из руки Санторо, была заметно крупнее остальных пчел. Круг около Санторо сузился настолько, что все могли рассмотреть в деталях большое брюшко и гладкое изогнутое жало, которым она истребила соперниц. Канделария много знала о пчелах по рассказам отца.

— Видишь ли, Канделария, что плохого в том, чтобы стать пчелиной маткой, царицей улья: для этого надо убить всех остальных претенденток, — сказал он ей однажды.

— А если царица не хочет их убивать?

— Тогда она не сможет царить.

Она задумалась, какое же это тяжелое слово — «убить». Оно ассоциировалось у нее с кровью и насилием, потому что она еще не знала, что убивать можно по-разному. Иногда достаточно перестать произносить имя человека, не глядеть, когда проходишь мимо, забыть дорогу к его дому, не набирать больше его номер. Или не оборачиваться ему вслед, когда случайно встретишь, зная, что он ждет, пока ты обернешься.

Помимо этого Канделария еще много всего знала о пчелиных матках. Знала, что это мать всех трутней, всех рабочих пчел и даже будущих маток. Но теперь от нее осталось только неподвижное тело, которое сеньор Санторо держал двумя пальцами, а остальные разглядывали, изумленные тем, что такой хаос вызвало столь маленькое существо. Всего лишь перекус для ящерицы или муравья, смотря кто раньше до нее доберется. Всего лишь свергнутая царица, неподвижная, лишившаяся улья. Канделария смотрела, как сеньор Санторо поднялся на второй этаж, вышел на балкон и полез под крышу. Он простучал там все костяшками пальцев, пока гулкий звук не указал ему нужное место. Тогда он снял плитку и нашел улей.

Улей пробыл там несколько месяцев, а то и лет, и никто об этом не догадывался, как не догадываются о вещах, которые настолько на виду, что как раз поэтому их перестают замечать. Полный жизни и пчел, он был ульем, а теперь стал просто органическим мусором, который скоро сольется с землей и исчезнет, не оставив и следа своего существования. Ведь дом остается домом, только пока его берегут и населяют существа, которые друг друга любят и друг в друге нуждаются. И неважно, пчелы это или люди. Канделария задумалась, можно ли ее дом по-прежнему считать домом, но не нашла ответа.

— Тот, кто делал эти перекрытия, допустил серьезные структурные ошибки, — сказал Санторо ворону.

Тут Канделария почему-то вспомнила об отце и о том, что ей надо поискать одно слово в словаре. Потом она решила, что эти структурные ошибки, возможно, как-то связаны с тем, что ее отец — человек без завтрашнего дня и без корней.

* * *

Прохладным ясным вечером у жаб открылись глаза. Солнце еще не скрылось, но полная луна уже выглядывала из-за гор. Канделария отправилась к пруду и аккуратно положила аквариум на бок, пока совсем не стемнело. Несколько жаб, которые отважились вылезти первыми, сразу исчезли в мутной воде, как будто знали, что это место, которое им полагается занять в мире. Но большинство осталось на берегу, пытаясь свыкнуться с новой действительностью. Может, их слепил дневной свет, а может, они просто раздумывали, двинуться ли вперед, в неизвестность, или вернуться в привычный комфорт аквариума. Две жабы вообще так и сидели в углу, прижавшись к зеленому заросшему стеклу аквариумного дна.

— Что ты делаешь, солнышко? — спросила Габи.

— Пытаюсь влить жаб в общество, — ответила Канделария, тыкая палочкой тех, что не хотели вылезать из аквариума.

— А эти двое?

— Я еще не решила, бунтари они или трусы.

— Приятно, что ты отличаешь одно от другого, солнышко.

— Наверное, они трусы, — сказала Канделария. — Сидят тут, хотя от аквариума им уже никакого толку… И мне тоже. Думаю, я больше не буду никого там держать. Мне уже даже разонравились жабы, раньше они были интересные, а теперь мне противно; видите, — она показала палочку, — я даже голыми руками их трогать не могу.

— Бывает, что вещи меняются, но на самом деле чаще меняется то, как мы их воспринимаем, — сказала Габи и пошевелила ногой воду в пруду. Полная луна, которая еще за секунду до этого отражалась на поверхности, превратилась в расплывчатое пятно.

— Я думаю, не завести ли вместо них куколки, — сказала Канделария, — в такую жару их полно на драценах. Кстати, об изменениях, а вы съездите со мной в деревню купить одежду? Мне вся моя мала.

— Не уверена, что мне стоит появляться в деревне… Хотя, по правде говоря, мне как раз надо бы кое-кому позвонить.

Они несколько минут помолчали, пока вода не успокоилась и луна снова не отразилась на поверхности во всем своем блеске и ясности. Темнота уже заявляла свои права. Канделария много о чем задумалась — так уж действует луна, пускает мысли крутиться в голове водоворотом. Но она ничего не сказала, потому что, когда смотришь на луну, просто хочется побыть в тишине и почувствовать себя единственным существом в мире, достойным наслаждаться ее красотой. Скоро появились облака и полностью ее закрыли. Странно было думать, что луна по-прежнему там, только ее теперь не видно. Несмотря на сумерки, Канделария разглядела, как последние две жабы выбрались из аквариума, но вместо того, чтобы отправиться в пруд следом за остальными, они поскакали в противоположную сторону и исчезли в траве.

— Все-таки они оказались бунтари, — сказала Канделария.

— Это те же самые жабы, что и прежде, — сказала Габи. — Просто ты по-другому на них посмотрела.

На следующее утро Канделария встала пораньше, чтобы обследовать драцены. Она рассчитывала, что там будет полным-полно куколок, которые в следующее полнолуние превратятся в бабочек. Еще издали она услышала сухой смех сеньора Санторо. Невозможно было подняться раньше него. Она даже задумалась, а спит ли он вообще, потому что трудился он, судя по всему, уже давно.

— Даже киты есть в этом доме, Эдгар. Смотри, они тут повсюду. Ха! — говорил он, соскребая со скульптур мох, который покрыл их почти целиком, и вырывая растения, облепившие китам бока и хвосты.

Ворон перелетал со скульптуры на скульптуру, копошась в поисках червей. Канделария занервничала, увидев китов. Она уже успела забыть об их существовании и о том, для чего засыпала их землей. Она даже позабыла, что они не могут петь, и