Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт
Теперь Канделария почему-то повторила эти слова три раза, будто мантру: «Ваш папа — человек без завтрашнего дня и без корней, ваш папа — человек без завтрашнего дня и без корней, ваш папа — человек без завтрашнего дня и без корней». И потом весь день размышляла, что же значит быть дочерью человека без завтрашнего дня и без корней, но так и не нашла ответа, который бы ее устроил.
* * *
Сначала был запах дыма. Или нет, наверное, жужжание. А может быть, темнота в доме, несмотря на то что солнце уже высоко поднялось. Канделария не могла сказать точно, что ее больше всего поразило тем утром. Наверное, жужжание, это было самое логичное — жужжание множества пчел трудно не заметить. Она тогда подумала, что остальные, должно быть, тоже проснулись от этого звука и тоже не понимают, что происходит. Только сеньор Санторо понял: увидев, что все окна в доме облеплены пчелами, он зажег факел, чтобы отпугнуть их дымом. Несколько пчел задохнулись и упали на землю замертво. Еще несколько перебрались на другие окна, и отчаянное биение их крыльев еще сильнее разнеслось эхом по дому. Большинство же пчел остались на месте, закрывая собой стекла и не пропуская свет. Они держались так тесно, так близко друг к другу, что казались единым плотным существом, обхватившим весь дом. Странно было видеть темноту, зная, что солнце уже высоко. Часто так и бывает, когда место, от природы светлое, вдруг темнеет.
— К пруду! К ПРУДУ! — крикнула Габи.
Все подчинились без возражений. В спешке они не раз спотыкались о корни, торчащие из щелей между плитками и похожие на маленькие конечности, которые как будто нарочно ставили людям подножки. Но больше всего пострадали кусты на кухне, лишившиеся части листьев от столкновения с бегущими телами. Люди пересекли мощеный дворик, сотрясая подсолнухи, полные семечек, за которыми дон Перпетуо непременно спустится, когда они упадут наземь.
Добравшись до пруда, все без колебаний попрыгали в него, благо разбег уже был взят, и плеск тел, погружающихся в воду, напомнил Канделарии, как она раньше любила бросать камешки в ручей. Орел даже не побоялся замочить перья на лице. Они долго сидели под водой, выставив наружу только носы. Сначала просто спасались от укусов, а потом, потрясенные, остались в пруду, просто чтобы обрести хоть немного тишины.
Канделарии в воде стало спокойнее, пусть даже вода была мутная и кишела пиявками. Она утвердилась в своем решении не открывать глаза, чтобы не пришлось на них смотреть. Через некоторое время, когда прилив адреналина почти сошел на нет, она почувствовала жгучую боль в стопе, как будто наступила на горячий уголек. Она вынырнула, чтобы осмотреть ногу, и обнаружила две вещи: во-первых, шум прекратился, а во-вторых, нога распухла, как кровяная колбаса, — видимо, она на бегу наступила на пчелу.
Остальные тоже потихоньку вылезали из воды и садились на берегу пруда, отдирая пиявок, выжимая одежду, вытирая перья и волосы. Сеньор Санторо стал подметать мертвых пчел, которые задохнулись от дыма, и ссыпать в ржавое ведро. Их оказалось столько, что ведро пришлось вытряхивать несколько раз.
— Даже в армии подобного не видывал. Ха! Они так и будут прилетать, пока мы не найдем их матку, — сказал он Эдгару, и так все узнали, что он был на военной службе и что важно отыскать эту матку любой ценой.
К середине дня в доме снова воцарились свет и тишина, а Канделария пыталась сохранить равновесие, прыгая на одной ноге.
На следующее утро произошло примерно то же самое, но поскольку Канделария уже наловчилась передвигаться на одной ноге, то смогла обойти территорию и обнаружила в зарослях несколько кроликов, неподвижных, с остекленевшим взглядом, зажаленных до смерти. Следующие несколько дней начались точно так же. В один и тот же час, на одних и тех же окнах, с одной и той же продолжительностью. Собирая мертвых кроликов, Канделария думала о том, что в этот самый момент пиявки, должно быть, едят головастиков, ворон — червей, а змея — мышей. Так она усвоила, что никто и никогда не может чувствовать себя в безопасности от хищников. И что хищники появляются в самый неожиданный момент, и обычно ими оказываются те, кого меньше всего представляешь в этой роли.
За несколько дней наступить на пчелу и остаться с распухшей ногой умудрился каждый, кроме Габи, которая единственная не разувалась, даже когда прыгала в пруд. Канделария знала, что такая женщина, как она, должна в любой момент быть готова бежать и не допустит, чтобы кто-то увидел, как она хромает. По матери сразу было видно, что она уже вбила себе в голову, что прививка пчелиным ядом в малых дозах укрепляет иммунную систему. Она заявила, что это прекрасное дополнение к пиявочной детоксикации, но никто не обращал внимания на ее слова — мать столько всего говорила, что даже камни ее уже не слушали.
Орел же продолжал путать реальность и сон.
— Не знаю, сплю я и вижу сны или бодрствую и живу, — сказал он Канделарии, когда они, с двумя здоровыми ногами на двоих, вместе пытались подняться по лестнице.
— А почему бы тебе не полетать? — спросила Канделария с издевкой.
— Потому что еще не умею, — ответил он очень серьезно.
На пятый день, когда Канделария уже решила, что все более-менее приспособились к этой катавасии с пчелами и даже стали выстраивать вокруг нее распорядок утра; когда все опухшие ноги вернулись к нормальному размеру, а паника сменилась желанием понять, почему насекомые себя так ведут; когда мать уверилась, что нашла способ извлечь пользу из пчел, а Тобиас пришел к выводу, что ему все это снится, — в этот день, пятый день, на рассвете пошел медовый дождь.
Он лил с потолка густыми длинными струями и растекался по всему полу. Лил беспрерывно под изумленными взглядами. Лил, липкий и приторный. Несколько одиноких пчел растерянно ползали вокруг, остальные бесследно исчезли. Все посмотрели наверх, пытаясь понять этот феномен. Канделария расставила по всему полу посуду, чтобы собирать мед. Мать смешала его с содой и намазала все тело, ссылаясь на антибактериальные свойства. Тобиас облизывал себе пальцы и руки, докуда мог дотянуться языком. Габи ходила и искала змею, потому что не видела ее уже
