Комод с цветными ящиками - Оливия Руис

Открывая дверь ослепительной Лоле, Папи розовел от смущения. Я наблюдала за ней, как будто смотрела спектакль: преображение было поразительным. Она была мягкой, выбирала слова и легко крутилась вокруг шеста истории, которую мы придумали. Между Папи и Лолой начала зарождаться трогательная близость. В ее взгляде появлялась нежность, когда она смотрела на него. Волшебство совершилось еще до того, как Лола врубила свою самую сильную магию. В ее виниловой сумочке с леопардовым принтом было припрятано немало интересных штук. Она решила показать нам это в тот же вечер – надела фартук и встала к плите.

– У вас тут есть розы, дорогой Андре? Лучше всего, дикие.

Сама того не зная, Лола коснулась того, чем Папи невероятно гордился: его великолепного органического сада.

– Конечно! Что вам еще нужно? У меня есть базилик, чабрец, тимьян, немного петрушки…

– Нет, мне нужно всего двадцать лепестков роз. Красных, желательно.

Несколько минут спустя глаза и вкусовые рецепторы Папи нежились, познакомившись с перепелами, приготовленными с лепестками роз. Лола с восторгом смотрела, как мы пробуем результат ее кулинарной алхимии, а когда наступил особый час – час чая с ромашкой, я оставила их наедине. Для Папи чай под фиговым деревом, на закате наполняющим воздух своим ароматом, был началом прекрасных грез, временем откровений перед сном. Я бы продала родную мать ради возможности увидеть их первое свидание, но пришлось ждать до следующего утра, чтобы узнать хоть что-то. Особенно сумму чека, который мне предстояло выписать.

Я вошла в дом в час дня, ожидая застать их за поздним завтраком.

– Папи? Лола? Это я!

У меня мелькнула мысль, что, возможно, я застала их в самый неподходящий момент, и я едва не бросилась бежать прочь, но вдруг заметила снаружи оборки платья Лолы, играющие с легким ветерком. Она развешивала белье, Папи накачивал велосипедные шины, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь крону фигового дерева, освещали их лица. Я поцеловала дедушку и весело направилась к Лоле, когда заметила ее исцарапанные ноги.

– Лола, что случилось?

– О, дорогая, несчастный случай на охоте за спаржей… Если бы ты знала, что мы с Андре пережили!

Единственное, что я хотела знать, – это пикантные подробности их ночи, но пришлось молчать и слушать. Они рассказали об идиллической прогулке на гору Алари́к, Папи изобразил падение Лолы, достойное Реми Жюльена[86].

История умалчивает о том, как Папи и Лола отпраздновали в тот вечер свой первый урожай. Когда я уходила, бурная радость сменилась тихим мурлыканьем жизни. Лола читала Папи вслух, а он собирал крошки слов кончиками пальцев – как те, кто пережил войну и спустя годы по-прежнему ничего не оставляет на тарелке. Уходя, я нашла в своей сумке записку: «Первые две недели – по цене одной, я не успею привыкнуть, если уеду так быстро. Но имей в виду, это исключение! Поменяй мне билет на поезд, девочка, а я позабочусь о твоем дедушке. Лола».

Когда время ее пребывания у Папи подошло к концу, они пригласили меня на обед. Когда Папи открыл дверь, я едва узнала его. Он помолодел на десять лет. От него приятно пахло дешевым одеколоном, к которому после смерти Абуэлы он не прикасался. Лола перестала наряжаться как девушка из 1980-х и вернулась к более «булонскому» стилю, который ей очень шел. Я была настороже, высматривая влюбленный взгляд или жест, но быстро поняла, что уже опоздала. Между Лолой и Папи воцарилась настоящая близость. То это были отец и дочь, то няня и ребенок, то просто мужчина и женщина – они жонглировали этими отношениями, стремясь дать друг другу как можно больше. Я смотрела на это тихое счастье, и мое любопытство угасло, уступив место радостному облегчению. Еще недавно я сгорала от нетерпения увидеть счет, – боясь (вдруг он окажется огромным?) и любопытствуя, – но теперь лишь смущалась от того, что это будет настоящим вторжением в их личную жизнь.

* * *

Лоле пора было возвращаться к работе и к своим коллегам. Мне больше нечем было платить ей за то, что она очаровала Папи. Я и так задолжала ей сумму, столь же внушительную, как и она сама. Хитрый план удался – да так, что я угодила в собственную ловушку. Их было не оторвать друг от друга, как липучки на кроссовках. Я положила конец одиночеству Папи, которое тяготило и меня, и его, и он влюбился в женщину, которая тоже его полюбила. Я благословляла судьбу за то, что она послала нам Лолу, сумевшую вернуть улыбку Папи, и ненавидела себя за то, что приходится отбирать ее у него.

Из свахи мне предстояло превратиться в разрушительницу семьи, но финансы не оставляли выбора. И тогда я приняла отчаянное решение. Теперь-то я понимала, что значит быть палачом отношений.

– Лола, чердак теперь можно сдавать… Я не хочу, чтобы ты работала даром, ты так много сделала… Но, несмотря на твои более чем гуманные цены, я уже столько тебе должна, и ты ведь не можешь вечно торчать в Марсейете… Наверное, ты сможешь приехать еще – на выходные через месяц или два, когда я соберусь с деньгами.

– Я знала, что так и будет. Но знаешь, я долго об этом думала. Не хочу уезжать отсюда и оставлять Андре. Я нужна ему, а мне нужна настоящая работа. Я все продумала. За жилье и еду я буду заботиться о нем и о доме. А что касается денег на расходы – я видела, в местной пекарне ищут человека на полставки… И я все расскажу твоему дедушке, ему давно пора узнать правду. Уверена, он меня простит… В общем, посмотрим.

– Эй-эй-эй! Минуточку! Ты хочешь, чтобы Папи содрал с меня шкуру? И вообще-то это ты сейчас просишь меня об услуге… Короче, не вздумай меня подставить!

– Ну и ну, такая молодая, а уже такие способности… В твоей горячей крови, должно быть, кипят реки несправедливости и любви, раз у тебя столько сил обманывать судьбу. В любом случае, браво, девочка, ты меня уговорила. А теперь беги, дочка ждет тебя, и, я думаю, с нетерпением. Если, конечно, она похожа на свою мать…

Уходя, я бросила последний взгляд на Папи и Лолу. У Папи появился шанс реабилитироваться – стать с ней тем мужчиной, которым он не мог быть с моей бабушкой. Надеюсь, он его не упустит. Ты, наверное, смеешься там наверху, Абуэла! Я теперь такая же, как ты, – манипуляторша, полная благих намерений.

* * *

Я положила свою встречу с Лолой в комод. Вместе с кусочком жизни, которую мы вместе пробудили. Для Абуэлы. Для Нины. Для остальных членов семьи. Для всех, кого изнутри разъедает тайна. Для тех, кто обретает покой только в движении. Для тех, кто в пути потерял и себя, и свою душу. Для тех, кто не знает, что значит жить чужой жизнью. Для тех, кому слишком хорошо известно, каково это.

Потому что я знаю: выстроить себя на фундаменте истории, даже если горя в ней не меньше, чем радости, а пройденных испытаний – столько же, сколько чудес, которые ты впустил в свое сердце, – это новая возможность.

И еще потому, что вблизи хорошо запертого комода с полными ящиками детское воображение приносит невероятные плоды.

Благодарности

Моей доброй фее, Оливии де Дьёльвё.

Примечания

1

Перевод А. Февральского и Ф. Кельина.

2

Перевод Л. Синянской.

3

Papi (фр.) – дедушка, дедуля.

4

Имеется в виду холм Монмартр (фр. La Butte Montmartre), самая высокая точка Парижа. Парижане называют его просто Холм. – Здесь и далее примечания переводчика.

5

Абуэла (исп. abuela) –