Комод с цветными ящиками - Оливия Руис
* * *
Этот комод, дорогая, достался мне от Пепиты. Майсель привез его, когда она умерла. Мне нравилось смотреть на него, такой же был у моих родителей. Майсель с женой проделал долгий путь, чтобы доставить его мне.
– Здравствуй, Майсель.
– Здравствуй, Рита.
– Тетя умерла, так что…
Я уже собиралась броситься ему на шею, когда за его спиной показалась его жена.
– Спасибо, спасибо, спасибо. Это так много для меня значит…
Майсель прервал меня. На сантименты времени не было.
– Куда его поставить? Нам еще столько ехать.
Мы говорили не больше двух минут, и наши тела были усталыми и постаревшими, но я почувствовала, как в нем вспыхнул огонь и как в ответ огонь вспыхнул во мне. Больше я его никогда не видела.
Идея заполнить ящики этого комода нашими жизнями явилась мне как озарение. Оставшись с комодом наедине, я позволила себе погрузиться в воспоминания.
Tío Роберто отреставрировал его и снабдил ящики замочками, как я и хотела. У него были золотые руки. Ворча что-то насчет очередной моей прихоти, он сделал, как я хотела – выкрасил ящики во все цвета радуги. Именно этого я хочу – чтобы ты запомнила наши цвета. Теплые, яркие. Хочу, чтобы все эти такие разные, такие живые, сложные женщины, все эти побеги твоего генеалогического древа, вдохновляли тебя и помогали понять, кто ты есть и какие дороги и страсти привели к твоему появлению на свет. Я хочу, я хочу… Видишь, даже сейчас не могу удержаться от желания все контролировать, я просто невыносима. Ay, Dios, сама от себя устаю – всю жизнь, до последней минуты! Я хочу, чтобы ты позволила Нине заглянуть в наши «тайники памяти» – когда почувствуешь, что пришло время. Эти ящики теперь твои. Теперь ты найдешь в них место для вашего будущего. Открывай время от времени комод, стряхивай пыль с воспоминаний – так эти проказники останутся живыми и никуда не денутся.
Спасибо, что ты в поте лица прокладывала путь к нам, несмотря на то что наши рты были запечатаны молчанием. Для Нины все будет проще – с такой мамой, как ты. Ты знаешь, чтó взять у нас, распознаешь и ловушки, которых стоит избегать. Когда я смотрю на тебя, то понимаю, что потерпела неудачу не во всем. В конце концов, жизнь была со мной не только жестока. Каждая твоя улыбка заполняла пустоту в моей душе и мощным теплым дыханием разгоняла черные тучи. Твои решения вернули смысл моей жизни и моим испытаниям, хотя я не указывала тебе, куда идти. Теперь ты сама – каждая из нас; наши ошибки и слабости – твое богатство. Скоро мне придется уйти. Рак снова добрался до моего языка и на этот раз уже не отпустит. Зачем рассказывать тебе об этом? Я бы испортила наши последние месяцы, пришлось бы жить с дамокловым мечом над головой, а вместо этого, смотри, сколько мы смеялись!
Не плачь, подумай только о встрече, которая мне предстоит – Рафаэль уже так долго ждет. Не переживай, я и для Папи приберегу место. Ни о чем не жалей. От груза сожалений можно надорвать спину. Я вот ни о чем не жалею. Ты, наверное, помнишь, я всегда говорила, что хочу прожить до ста лет. Не вышло. Но разве это мое желание не доказывает, что мы несгибаемы? Несмотря на удары, которыми осыпáла меня эта чертова жизнь, и невзирая на все ее подарки, я была готова еще долго сражаться с ней.
Она подарила мне родителей, ставших для меня примером страсти и честности, сестер – одну, возвращавшую меня на путь истинный, другую – сбивавшую с него, твою маму, чьи радость и ум питали меня, твоего отца – который стал для меня сыном, и я помогла ему вырасти, стать настоящим мужчиной, а он отплатил мне стократ. А потом она дала мне тебя и Нину. Как награду за то, что я устояла, за то, что выдержала все эти испытания. Как будто сказала: отныне и до конца в твоей жизни будут только смех и нежность. Ну, почти.
Эпилог
Я сижу на полу посреди великолепного хаоса, который образуют вокруг меня ящики комода. Одни так и останутся загадкой, другие уже выплеснули свое содержимое. Я слышу за окном щебет птиц. Я вымотана. Озадачена и счастлива, ведь маленький спектакль, который устроила Абуэла, позволил ей остаться рядом со мной и после смерти.
Ей, должно быть, потребовалось немало мужества, чтобы заново пережить эти важные моменты и записать их для меня. Мне же понадобятся стальные нервы, чтобы принять все это, не осуждая и не пытаясь переписать историю. Она бы сказала, что у меня получится, что мы сделаны из одного материала. Из того, что не сломать.
Но я не такая, как она. У меня нет ее силы, красоты, смелости, упрямства. И, увы, нет ее груди третьего размера. Нет, Абуэла, мы не из одного материала. Тебе пришлось бороться, мне остается только принимать дары.
Должна признать, на рассвете, сидя у последнего ящика, измотанная этим ночным путешествием во времени, я чувствую себя другой. Я стала сильнее. Абуэла и ее истории о комоде стали моей броней. Я хотела свободы, хотела во что бы то ни стало воспользоваться своим правом знать. И Абуэла в конце концов разрешила мне это. Раскрыла наши семейные секреты, чтобы я могла заполнить следующую страницу. Чистую страницу, свободную от недомолвок. Чтобы ни в одном шкафу не осталось скелетов.
* * *
Эта страница оставалась чистой меньше двух лет. Как будто я тоже должна была солгать. Как будто из всей истории моих предшественниц я усвоила только один урок – урок свободы. У меня было право поместить в комод свою самую красивую ложь. Для тебя, Нина, mi niña, mi amor, mi cielo, mi vida, mi mañana[85]. Признаюсь, я никогда не думала, что эта история закончится так хорошо. Я даже опять начала получать удовольствие от танцев. И дедушка снова улыбается. В детстве я танцевала для него. А вот Абуэла танцевала, чтобы ни одна шустрая девица не оказалась вдруг в объятиях Папи. Думаю, она не любила танцевать. Потому что танцы напоминали ей о моей маме. Или потому, что ее тело разучилось трепетать, ведь Папи Андре уже так давно видел в ней больше сестру, чем возлюбленную. А может быть, Абуэла ревновала к связи, возникавшей во время танца между Папи и его дочерью и между ним и мной.
Дедушка – один из тех мужчин с жестким и пронзительным взглядом, которых можно увидеть на выступлениях тангéрос или танцовщиков фламенко. Рост метр восемьдесят пять, девяносто килограммов мышц в движении – это впечатляет. Его жесты и слова так серьезны и потому торжественны. Когда он говорит, все замолкают. Кроме Абуэлы, конечно. Но после ее смерти все изменилось. Он начал угасать. Мы с ним стали ближе, чем когда-либо, но я не могла остаться в Марсейете. Судьба открыла мне свои объятия. Я нашла работу психолога в Париже, в ассоциации, помогающей несовершеннолетним мигрантам-одиночкам. Это была возможность отдать дань уважения моему наследию. Я была обязана это сделать ради всех женщин, которые, одна за другой, бросили вызов судьбе, чтобы подарить мне драгоценную свободу. Это место было моим. Низкая зарплата, ужасное расписание – все это не имело значения. Чувство вины за то, что я уехала от Папи, оставалось за дверью, но в моей квартире поселились горе и тоска. К счастью, длилось это всего несколько месяцев, да, до тех пор, пока в нашей семье внезапно не появилась Лола.
Лола –
