Комод с цветными ящиками - Оливия Руис
Мое тело начало плавиться, гореть изнутри. Я мчалась, распахивая двери палат, одну за другой. Наконец открыла ту, за которой были вы, и вошла. Тишину в палате нарушали только твои крики. И еще шелест масок и перчаток, которые снимали врачи. Твоя мама только что угасла. А ты только что появилась на свет. Колокола церкви Сен-Винсент пробили полночь, все желали друг другу счастливого Нового года. Снаружи, далеко за пределами больницы, и сразу за дверью вашей палаты тоже. Взрывались хлопушки, раздавались радостные крики. Первые звуки, которые ты услышала. Кали не успела взять тебя на руки, коснуться твоей нежной кожи. Медсестра бережно положила тебя мне на руки. Мы сразу узнали друг друга. Я попросила всех выйти, чтобы остались только мы втроем. Я с трудом освободила от одежды верхнюю часть тела твоей мамы. Сняла свой свитер и футболку. Распеленала тебя и положила ей на живот. Руками твоей мамы я провела по каждому сантиметру твоего маленького тела, все еще покрытого кровью. Легла рядом с вами и прижалась своей кожей к вашей. Как маленькое животное, ведомое инстинктом, ты взяла ее грудь крошечным ротиком и начала сосать. Одной рукой я обхватила Кали, другой взяла ее за руку и обняла ею тебя. Я так хотела, чтобы мы все трое отправились в великое путешествие. Хотела, чтобы ничто не разделяло нас, чтобы твоя мама взяла нас с собой и мы жили бы вечно, прижимаясь друг к другу.
Мои глаза были закрыты, и я снова видела самые важные моменты ее жизни, как будто смотрела фильм. Ее детство. И как мы с ней были близки. Письма, которые писали друг другу, пока болел Хуан. Как все разлетелось на куски, и воссоединение, которое далось нам с таким трудом. Любовь и близость, становившиеся все крепче даже в те пятнадцать лет, когда рядом с ней был твой отец и поддерживал все ее сумасбродные затеи. Их смех, звучавший в кафе, обогнал бы любую из наших любимых пластинок на конкурсе лучшей музыки в мире. Мне нравилось, когда они ссорились, потому что они тут же мирились, и нежности между ними становилось еще больше. Они уезжали с чемоданами больше них самих, плохо скрывая волнение, стараясь показать нам, какие они серьезные, – это было восхитительно. Они были очень молоды, когда впервые поехали на гастроли за границу. Я заставила их пообещать, что, если понадобится, смогу говорить с ними каждый день. Я обо всем договорилась с организаторами, обсудила условия проживания и гонорары… Я знала, чего мои дети стоят! Да, мои дети. Потому что твоего отца я любила как своего сына.
Я едва начинала осознавать, что обрушилось на наши головы и сердца, когда появился Андре, с моей сумкой в одной руке и письмом Кали в другой. Я впервые видела его плачущим. Когда умер Хуан, я видела покрасневшие глаза твоего деда и знала, что из них вылились потоки слез, но передо мной он не проронил ни одной. Возможно, чтобы не показывать Кали, как ему больно. Он всегда защищал ее, свою малышку. Он жил только для нее. И она отвечала ему тем же.
Я впервые поцеловала тебя, а он впервые за долгое время обнял меня, и я почувствовала в его объятиях любовь и поддержку. Первый раз в жизни я видела, как он беспомощно опускает свой щит. С этого дня его объятия стали с большей готовностью раскрываться для меня. Или, может быть, это я меньше колебалась, захватывая его руки в заложники. За более чем два десятилетия я отвыкла от боли. И если бы не плечо Андре, я бы не выстояла.
Мы едва успели открыть дверь горю, а уже нужно было дать ему отпор, ведь жизнь, отобрав у меня свет моих очей, тут же потребовала, чтобы я стала опорой для тебя и твоего отца. Я хотела отдавать тебе все свое время, силы, любовь. Именно поэтому я решила продать кафе. Каждая ложка, каждый стул, каждая отметина времени напоминали мне о невосполнимой утрате. Несокрушимая радость жизни твоей матери вдохнула надежду в каждый квадратный сантиметр этого места. Позже твой отец добавил к этому свой энтузиазм и творчество. После смерти твоей мамы на нас с Андре навалилось огромное количество работы, но мы не жаловались. Твой отец всегда чувствовал, когда мы были на грани. Заметив, что мы устали – по нашим лицам, по сгущавшемуся в воздухе напряжению, – он звал на помощь своих друзей. Мы получали запрет на посещение кафе в ближайшие двадцать четыре часа, твой отец брал все в свои руки, и сутки спустя мы возвращались свежими как огурчики. До твоего рождения все летело слишком быстро, чтобы мы успевали заметить, когда мы уже на пределе. Но потом я уже не пропускала такие моменты. Потому что была необходима тебе.
И все же, к счастью, какая-то сила помешала мне расстаться с «Террасой». Ты, как и твоя мама, была создана для царившей в ней атмосферы. Я вспоминала ее ребенком, маленькой девочкой, расцветающей в этом веселом хаосе. Возможно, это осталось в нас от Испании – потребность в том, чтобы вокруг кипела жизнь, в суете, в разговорах, нередко напоминающих диалоги глухих, в общении, в том, чтобы всегда было с кем поделиться. Сохранив кафе, мы создавали для тебя дом, мы хотели, чтобы у тебя были свои, чтобы у тебя были корни – общие со всеми, кого Южный канал[83] приводил к нашему порогу.
Кафе напоминало, что в том, что отличает нас от других, заключено богатство и все зависит только от нашего решения. Твоя мама сделала своей силой свои романские корни. Пока она не уехала от нас, я не слышала от нее ни слова по-испански. Надо сказать, я и не заставляла ее говорить на испанском. Я хотела, чтобы она была француженкой. Вернувшись с первых заокеанских гастролей – а длились они два месяца, – она говорила по-испански лучше меня. Я чуть не лопнула от гордости. Я не ожидала, что примирение придет с этой стороны. Тем восхитительнее был сюрприз. Желание передать нашу историю родилось во мне очень поздно. Кстати, qué tontería[84] – отказываться учить тебя шить и готовить. Я вовсе не хотела, чтобы эти умения сделали тебя рабыней мужчин. С тобой такого не случилось бы! Ты не такая, как мы, или, нет, наоборот, ты такая, как мы, но в тысячу раз лучше. Мы – камень, а ты – мрамор. Меня немного огорчает, что я не научила тебя этим основам. Мадрина и Леонора справятся, если только ты захочешь. Хотя бы шитье – во время каникул. Наши динозаврихи неплохо справляются, несмотря на свои артритные лапы. Теперь, когда меня нет, тебе придется немало тратить на перешивку и покупку вязаных вещей.
В том же ящике лежит моя тетрадь с рецептами, увидишь, с картонными вкладками – на них списки ингредиентов. Забери ее себе. Вряд ли она пригодится этим балбесам, твоим бестолковым кузенам! О, как ты смеялась, когда я их так называла… Им было запрещено появляться
