Эпоха провода и струны - Бен Маркус
(перевод Глеба Коломийца)
В свою очередь, Петер Вернон утверждает, что «Маркус как будто отменяет метафорический подход и настаивает на метонимическом». Как же ориентироваться в массе противоречивых прочтений? Согласимся с тем, что Бен Маркус создал стиль, с помощью которого можно писать о немыслимом. Его парадигмальные, блейковские образы набирают силу благодаря повторам и переопределениям, которые эхом разносятся по всей книге. В сущности, уже должно быть очевидно, что в какой бы тональности ни работал Маркус — в абстрактной, холодной, интеллектуальной или в менее часто встречающейся лирической, — он всё равно работает в поэзии. Занимаясь построением самореферентного мира, оторванного от знакомого нам, лишённого привычных ассоциаций даже в том случае, когда слова легко распознаются как обычные, Маркус делает возможным широкий спектр имплицитных связей, внутренних отсылок, потенциальных напоминаний, часто искажённых или откровенно ложных, о якобы «предыдущих» событиях. В таком случае легитимирующая сила синтаксиса остаётся единственным средством защиты от произвола. Текст Маркуса тотален, благодаря чему он формирует и текстурирует интенсивные внутренние вселенные, не имеющие никакой связи с той, в которой живём мы.
Однако, возвращаясь к поэтике, Маркус не только холоден и отчуждён, ещё он может быть и невероятно лиричным. Часто под странным сухим текстом скрываются бездны чувств и эмоционального опыта. Это снова о семье, да. Как она устроена? Каким образом распределены роли?
Мать, которую также иногда называют «наша мать» и один раз — «миссис Маркус», обычно является матерью рассказчика, хотя иногда этот термин относится к родовой матери, как и в случае с «отцом» в книге. Мать, ассоциированная с домом, характеризуется как тёплая, мягкая и сладко пахнущая. Дома люди стремятся обнять её. Эта характеристика кажется нарочито клишированной и лишённой деталей, как будто автор создаёт карикатуру. В конце концов читатель понимает, что мать рассказчика умерла, как и Джейсон, хотя в тексте не прослеживается никакой связи между этими двумя смертями. В какой-то момент рассказчик копает землю лопатой и обещает матери, что не будет копать рядом с ней, и это говорит не только о её смерти, но и, возможно, о нежелании рассказчика слишком глубоко погружаться в свои тёплые воспоминания о матери.
Отец, также известный как Майкл Маркус, — отец рассказчика. Отца иногда называют патриархальной фигурой, но, по всей видимости, он был «создан» в эпоху провода и струны, когда изобрели особый тип разговора с помощью некоего приспособления надо ртом. Майкл, по-видимому, способен впадать в ярость и бить домашних животных. По ходу действия книги он иногда уходит, но обычно кажется, что он находится рядом со своим сыном, Беном Маркусом. Иногда отец представляется родовой фигурой, например, когда автор рассказывает о способе общения с умершим отцом в его могиле. Термин «Майкл» также может использоваться в общем виде, как имя любого мужчины, который, по его мнению, является отцом, или в системе патриархальных представлений. В этой книге отец, вероятно, является наиболее развёрнутой фигурой, поскольку он упоминается в разных контекстах на протяжении всей книги, что даёт автору возможность каждый раз добавлять о нём больше информации. Имеет большое символическое значение, но отношения с ним выглядят как любовь-ненависть, и кажется, что рассказчик питает по отношению к нему смешанные эмоции.
Бен Маркус — это и автор, и рассказчик, и фальшивая карта, и свиток, и котёл, и пергамент, и одежда, и «антиличность». Персонаж неуловимый и изменчивый. В какой-то момент автор описывает «Бена Маркуса» как «причудливую карту во тьме», которая, если её правильно расшифровать, указывает лишь на то, что её следует уничтожить и искать наставлений в другом месте.
Джейсон Маркус, также называемый Джейсом, — брат автора. Этот факт всплывает не сразу и упоминается вскользь по ходу книги. Также постепенно становится очевидным, что с Джейсоном что-то случилось. Джейсона больше нет. Ближе к концу книги автор сообщает, что Джейсон умер, но не даёт никакой информации о том, как и когда это произошло. Лишь по самым косвенным признакам, когда автор намекает на вину за смерть членов семьи, можно догадаться о том, что причиной смерти Джейсона могла послужить несчастливая обстановка в доме, но что на самом деле произошло — одна из главных загадок этой книги.
Участники, члены то ли клуба, то ли какого-то сообщества — это люди, но автор никогда не объясняет их принадлежность, никогда не называет группу или группы, к которым они принадлежат. Возможно, это члены семьи, а может быть, члены какой-то особой организации, которая на протяжении всей книги остаётся неназванной. Вполне вероятно, что это просто представители человечества. Участники кажутся особенными и немного загадочными, что, безусловно, относится и к людям.
Марк Шенетье в своей статье об остранении в «Эпохе» пишет, что хотя внутренние связи и пытаются определить отношения между «я» и миром, определяют они лишь степени виктимизации. Фигура власти (Отец, Бог) транспонируется на Слово, и тогда текст Маркуса — с нормальными синтаксисом и грамматикой, но с напрочь отбитой семантикой — манифестирует воинственность против отцовской власти номинации и определения, против его фаллогоцентризма. Используя набор фиксированных таксономий, но постоянно меняя определения, Маркус смещает и перетекстуализирует их, систематически затемняет то, что раньше было ясным. Чтение этой книги являет собой процесс обучения, который не закончится до последней страницы, с кучей сомнений, провалами в памяти,
