Эпоха провода и струны - Бен Маркус
Здесь Петер Вернон снова возражает: «повторяющиеся образы и фразы связываются между собой нелогичным, нерациональным образом».
Шенетье рассуждает структурно, ищет нарративные связи, тогда как, мне кажется, связи внутри рассказов поэтические, не структурные и не нарративные. Для возведения домов, по-видимому, необходима какая-то власть, но эта власть — анонимное невидимое агентство, которое может быть названо «Томпсоном», своего рода Богом, увиденным в горящем кусте: (см. Система богосожжения). Таким образом, Маркус пишет грамматику эмоций, инстинктов, боли. Его узус — это также таксономия, серия определений отношения индивида к внешнему миру (или, что более существенно, отношения внешнего мира к индивиду). Объект, воспринимаемый Маркусом в мире природы, всегда одушевлён, он обладает собственной жизнью и поэтому не может быть правильно воспринят с поверхности внешнего мира. Задача Маркуса — наделить этот внешний мир собственным голосом и волей, короче говоря, определить голос другого. Эта задача требует огромного сопереживания и воображения в создании нового языка, на котором автор не столько даёт голос неодушевленному, сколько позволяет неодушевленному писать самому, что приводит к изменению всех наших ожиданий относительно референциальности. Целан писал, что его стихи похожи на послания, блуждающие в океане, никак не интерпретированные, пока кому-то, где-то, когда-то не удастся найти бутылку и прочитать послание. Кажется, это относится и к тексту Бена Маркуса.
Итак, эта первая книга автора в своё время взбудоражила не один разум, но она продолжает действовать и десятилетия спустя. В 2020 году вышла книга Material Catalogue Майка Коррао и Ника Нутенбума, почти целиком состоящая из очередного странного словаря. Воистину, не Беном Маркусом единым полнятся каталоги интратекстуального галлюциноза. Аннотация обещает «знакомство с инструментами, которые позволяют субъекту выполнять специализированные задачи и ритуалы или просто выполнять повседневные задачи более эффективно. Источники многих из этих продуктов неизвестны. Некоторые из них порождены зональными аномалиями, другие — проявлением долгой длительности…» — словно парафраз «Эпохи», ободранной до голого каркаса из проводов и струн. «Каталог» поделён на разделы: кибернетика, приборы и инструменты, облачение, питание, окружающая среда. Собственно, термины каталога тоже как будто наследуют книге Маркуса:
Небесное тело. Грудная клетка космического существа. Заросли буйной зелени и биолюминесцентных грибов. Место отшельничества.
Трухлявый кирпич. Плоть. Плохой строительный материал, но всё же строительный материал. Используется для строительства тел или других подобных структур.
Храм в пустыне. Плотная священная структура, скрытая в рельефе пустыни. Используется для призыва, навигации и медитации.
…и так далее. Безусловно, «Эпоха провода и струны» задала важный и значимый вектор развития для последователей и исследователей, практиков и мыслителей, но это было только начало. В 1997 году у Маркуса выходит рассказ «Подъятие тюремной койки», в котором уже чувствуется, куда дальше отправился автор в своих поисках. История, написанная в духе «повествовательных» текстов «Эпохи», всё же тяготеет к большему прояснению, сохраняя, однако, фирменную странность авторского языка: экономное использование слов и наивное, часто беспорядочное мышление, будто бы от лица ребёнка.
Ещё один короткий рассказ, «Костюм отца», был издан отдельной иллюстрированной книжкой в 2002-м, и вновь оказался чуть яснее предыдущих текстов. Написанная в узнаваемой манере история о том, как два мальчика и их отец отправляются в море под страхом нападения на их дом. Языковые проблемы сохраняются. Рассказчик признаётся, что у него проблемы с языком — он не может читать на языке тканей. Его брат говорит на особом языке, который называется «прогноз». Отец носит костюм самого себя и в основном игнорирует попытки рассказчика общаться.
Жаль, что я не могу назвать имя своего отца. Я не знаю грамматической формы, в которой можно правильно говорить о нём. Эту часть времени мой язык не может охватить. Возможно, это ограничение моего рта. В этой части времени и сокрыт мой отец. Если я выучу новый язык, отец может стать явью. Если дотянусь до глубины своего рта и вычерпаю большую пещеру. Если стану обходиться меньшим, чтобы он мог стать большим. […] В этом проекте я использовал один из самых безопасных языков, передаваемых через рот, ограничившись только теми словами, что обозначают покрытые мешковиной вещи. Когда я закончил, стена нашего дома выглядела как языковая ловушка. […] День прошёл в основном на грубом алфавите звуков, как на одном из южных языков, произносимых через марлевый фильтр. Отца это раздражало. Он грубо грёб, рубя воду, как лёд, и мы рывками удалялись от дома.
Когда они выходят в море, то начинают замечать тщетность своего путешествия, свидетельства ушедших до них семей и брошенные платформы. Оказавшись в открытых водах, они заняты маскировкой и выживанием. Но рассказчик сомневается в том, что его отец справится с поставленной задачей.
Если в «Эпохе» созданные с помощью текста языковые и смысловые конструкции почти не складываются в единое целое, блестящи и порой забавны, но служат, скорее, основательным фундаментом для последующих, менее радикальных изысканий, то в «Костюме отца» начинает проявляться Маркус-художник:
Во втором свёртке из сумки отца обнаружился метроном, палочкой для которого служила полая швейная игла. Он поднёс его к брату, установил циферблат на «Удушье», и после нескольких конвульсивных спазмов брат перестал дышать. Наша лодка сразу же стала легче, и мы начали набирать скорость, стремительно проносясь по водному каналу, который вдруг показался нам таким же лёгкими, как и мы сами. […] Мы гребли дальше, потому что так велел отец. Мы обменивались словами, которые я не мог использовать. […] Я опустил голову и смотрел на воду, текущую вокруг нас. Вдоль канала были вывешены таблички […] как простые рекламные щиты на дороге. Короткие шарообразные фонари, установленные над знаками, отбрасывали на воду маслянистые изображения различных отцов: освещённые прожекторами лица мужчин будто проецировались с брюха птиц.
В том же 2002 году издательство Vintage выпустило роман «Выдающиеся американские женщины», сочетающий в себе концептуальную смелость, своеобразный комизм и головокружительные аллегории. Это рассказ о мальчике, выросшем в Огайо (снова Огайо; примечательно: Маркус утверждает, что никогда не бывал в этом штате и использует его именно потому, что ничего о нём не знает) с родителями-экспериментаторами и сектой радикальных женщин-силентисток. Бена Маркуса, как называют молодого главного героя, заставляют плавать в «учебном пруду», пить «поведенческую воду», следовать «схеме питания Томпсона» и делать «языковые клизмы». Этот режим, разработанный матриархом силентисток Джейн Дарк, призван очистить Бена от всех эмоций, «обнулить [его] сердце». Отец Бена, который знакомит читателя
