Моя новая сестра - Клэр Дуглас
– Извините, она мокрая. Не лучшая идея – раздавать листовки под дождем, верно? – Она не ждет моего ответа. – Вы не обязаны ничего покупать, можете просто прийти и посмотреть, привести с собой друзей. – Голос у нее мягкий, такой же солнечный, как ее улыбка. В нем звучит легкий акцент, который я не могу опознать. Что-то северное, возможно Шотландия. Я никогда не умела распознавать акцент.
– Я в Бате достаточно недавно, так что у меня мало знакомых. – Слова слетают с моего языка прежде, чем я успеваю их обдумать.
– Ну, теперь вы знакомы со мной, – тепло отвечает она. – Приходите, я могу представить вас кое-кому, кого вы не знаете. Это интересные люди.
Она склоняется ближе ко мне и заговорщически шепчет:
– И кроме того, это отличный способ заглянуть в дом к другим людям.
Она смеется. Смех у нее высокий и звонкий. Точь-в-точь как у Люси – и это подкупает меня.
Все то время, пока я бреду по вымощенным брусчаткой переулкам, уголки моих губ невольно изгибаются вверх от воспоминаний о ее улыбке, ее теплоте. Я уже знаю, что завтра заеду к ней.
Мне не требуется много времени, чтобы добраться до моей однокомнатной квартиры. Она размещается в красивом георгианском здании на плотно застроенной домами стороне дороги, ведущей прочь от Сёркуса, – машины здесь припаркованы буквально бампер к бамперу. Вхожу в обшарпанный вестибюль с серым вытертым ковром на полу и стенами, облицованными лососево-розовыми древесно-стружечными плитами, останавливаюсь, чтобы отклеить бурый конверт от подошвы своего конверса. Смотрю на письма, раскиданные по вестибюлю, и с надеждой подбираю их, увидев, что они адресованы мне. Конверты «украшают» грязные следы – соседи прошлись по ним, даже не озаботившись поднять. Я просматриваю их, и мое сердце слегка опускается: здесь только счета. Никто больше не пишет письма – и уж точно не пишет их мне. Наверху, в коробке, стоящей на гардеробе, у меня хранятся письма, записки, корешки от входных билетов в музеи и другие следы жизни Люси. Я забрала их из ее комнаты после ее смерти. Мы обе хранили всю нашу переписку более чем за десять лет, с тех пор, как учились в разных университетах, – и до тех пор, пока не смогли приобрести компьютеры и ноутбуки, до тех пор, пока вообще не узнали, что такое электронная почта.
Я протискиваюсь мимо горных велосипедов, принадлежащих спортивной чете, которая проживает в подвальной квартире, изрекаю ругательство, оцарапав лодыжку о педаль, и взбираюсь по лестнице на верхний этаж. Я по-прежнему сжимаю рекламную листовку, которая уже начала расползаться от дождя.
Я отпираю входную дверь и вхожу в прихожую, которая выглядит намного круче, чем захламленный общий вестибюль внизу. Квартира съемная, однако ее хозяин еще до моего приезда покрасил стены в бледно-серый цвет и сделал деревянный пол «под дуб». Потом здесь побывала мама и быстренько украсила квартиру ковриками, пледами и фотографиями в рамках, чтобы придать этому месту более домашний вид – дабы у ее единственного оставшегося ребенка была хоть какая-то причина жить.
Когда я снимаю мокрую куртку, вижу на боковой полочке вешалки, отделанной черным шпоном, свой мобильный телефон, и мое сердце замирает. Я в страхе хватаю мобильник, надеясь, что на нем не будет пропущенных звонков, но их десять. Десять. Я пролистываю список. Большинство из них от мамы, но парочка – от Нии, наряду с голосовыми сообщениями, в которых меня просят перезвонить, и в голосах этих сквозит почти неприкрытая паника. Меня не было дома всего два часа, но я знаю: мои близкие думают, будто я пыталась покончить с собой. Почти год прошел с того момента, как я оказалась там – мне до сих пор невыносимо думать об этом, – но они по-прежнему считают меня психически нестабильной, неуравновешенной и полагают, будто меня нельзя надолго оставлять в одиночестве. Я натягиваю рукава джемпера на запястья, неосознанно пряча серебристые шрамы, которые почти перестали быть заметными.
Квартира заполнена угрюмыми тенями, хотя только-только пробило пять часов. Пейзаж за окнами выглядит так, словно на Бат набросили огромное грязно-серое полотнище. Я включаю лампу в гостиной, и ярко-оранжевое сияние мгновенно делает обстановку теплее; потом сажусь на диван, намереваясь позвонить родителям. Это нужно сделать как можно скорее, иначе папа примчится сюда на своей кислотно-зеленой «Мазде», притворяясь, будто он просто «проезжал мимо», хотя на самом деле он хочет убедиться, что я не лежу без сознания на кровати в окружении пустых флакончиков из-под таблеток.
Мобильник прерывает мои раздумья негромкой мелодией «Waterloo Sunset» в исполнении группы The Kinks, и я от неожиданности роняю его и в ступоре наблюдаю, как он скачет по полу. К горлу подступает паника. Я не узнаю́ имя, высветившееся на экране. Я не знаю, кто мне звонит. Сердце начинает учащенно колотиться, я чувствую, как потеют ладони, переворачивается желудок, сжимается гортань – такие знакомые ощущения. «Успокойся, вспомни дыхательные упражнения. Это должен быть кто-то, кого ты знаешь. Эта песня что-то означает для тебя. «“Waterloo Sunset”. Лондон. Ния». Конечно.
От облегчения я едва ли не смеюсь. Это звонит Ния. Всего лишь Ния. Мое сердце замедляет свое неистовое биение, и я наклоняюсь, чтобы поднять телефон. К этому моменту музыка умолкает, и в списке пропущенных звонков в очередной раз высвечивается имя Нии.
– Ради всего святого, Аби, ты заставила меня поволноваться. Я уже несколько часов пытаюсь связаться с тобой, – ворчит она, когда я ей перезваниваю.
– Меня не было дома всего два часа, я просто забыла взять с собой телефон.
– Чем ты занималась? – Я отмечаю нотки сомнения в ее голосе, как будто она подозревает, что я собиралась повеситься в лесу или сунуть голову в газовую духовку. – У тебя что, нет никакой работы?
Я подавляю вздох. Когда-то я работала выпускающим редактором в глянцевом журнале. Теперь я лишь время от времени занимаюсь фрилансом как журналист, когда у меня есть для этого настроение – или, скорее, когда у меня заканчиваются деньги. Лишь горстка знакомых не отвернулась от меня, и это неудивительно после всего, что случилось за последний год с лишним.
– Миранда говорит, что сейчас для меня нет особой работы, – лгу я.
Миранда, моя прежняя начальница, – одна из тех, кто от меня не отвернулся. Я бросаю в направлении кофейного столика листовку, которую все еще держу в руке, но промахиваюсь, и листок, тяжелый от
