Создатель эха - Ричард Пауэрс
Дэниел был все тем же тощим мальчишкой, которого Марк взял под крыло; все также любил бродить часами по округе и видел то, что не способны видеть другие. Марк тоже мог бы стать таким. Малыш Марк. «Меня любят животные».
– Но если они как вид под угрозой, то почему их так много?
– Раньше они садились вдоль всего изгиба Биг-Бенд. Занимали километров двести или больше. А теперь всего шестьдесят, и число уменьшается. Все то же количество птиц, но в два раза меньше места. В результате – болезни, стресс, тревога. Хуже, чем на Манхэттене.
Карин подавила смешок: это у птиц-то тревога? Но в голосе Дэниела сквозила настоящая скорбь, и не только по птицам. Он ждал, что люди опомнятся и последуют своему предназначению, используют силу разума, чтобы, подобно богам, помочь природе познать и сохранить себя. В реальности же это самое единственное сознательное существо уничтожало природный мир.
– Мы приближаем величайшее зрелище современности, зажимая журавлей в клещи. Вот почему с каждым годом туристов у нас все больше. Бизнес идет в гору, и каждую весну требуется все больше воды. В следующем году шоу будет еще зрелищнее.
Дэниел говорил с ноткой сочувствия. Словно действия человеческой расы были для него загадкой, и с каждым днем он понимал ее все меньше и меньше – так же, как с каждым днем уменьшалась среда обитания журавлей.
Он вздрогнул. Карин положила руку ему на грудь, и он, отдавшись порыву, заключил ее в скорбный поцелуй. Рукой огладил ее жгучие волосы и скользнул к открытому вороту замшевой куртки. Она прижалась к его телу, хоть и понимала, что это ужасно неправильно. Учитывая обстоятельства, подобного радостного волнения стоило стыдиться. Но от этой мысли Карин только сильнее возбудилась. Объятие облегчило бремя прошедших недель. Ее тело поддалось холодному весеннему восторгу. Что бы ни случилось, она не одна.
Когда они ехали обратно в город по дороге, виляющей, словно вырисованной отвесом, через холмистые поля, подернутые первой зеленью, она спросила:
– Он уже никогда не станет прежним, да?
Дэниел смотрел на дорогу. Ей всегда это в нем нравилось. Он говорил только тогда, когда ему было что сказать. Он склонил голову и наконец произнес:
– Никто не остается прежним. Все, что мы можем, – ждать и наблюдать. Чтобы понять, каков теперь его путь. И пойти ему навстречу.
Она проскользнула рукой под его пальто и принялась машинально поглаживать его по боку, представляя, как они слетают с дороги и переворачиваются, пока Дэниел нежно не обхватил ее запястье пальцами и не бросил в ее сторону озадаченный взгляд.
Они сидели в его квартире при свечах, как будто вернулись в юность и впервые встречали Рождество вместе. Она устроилась поудобнее у обогревателя. От Дэниела пахло шерстяным одеялом, только что выуженным из шкафа. Он обнял ее со спины и расстегнул пуговицы рубашки. Ситуация грозилась повториться, и Карин вся сжалась.
Рука Дэниела прошла по пояснице, и мышцы напряглись. Он очертил пальцами ее живот, взглянув ей в глаза с тем же голодным удивлением, что и в первый раз, восемь лет назад.
– Видишь? – повторила она слова из прошлого. – Шрам от аппендицита. В одиннадцать удалили. Некрасивый, правда?
Он снова рассмеялся.
– Вроде столько лет прошло, а ты что тогда не права, что сейчас. – Он уткнулся носом ей в подмышку. – Женщины ничему не учатся.
Она толкнула его на пол и забралась сверху, вытянув шею, как одна из серых пернатых жриц. Очередная исчезающая особь, нуждающаяся в сохранении. Отклонилась назад, выставляя себя напоказ.
В наступившей неподвижности она решила сдаться, хоть Дэниел об этом и не просил.
– Дэниел, как она называется? Та птица на дереве?
Он лежал на спине, словно пугало-веган. В движении дряблых мышц угадывались задушенные, так и невысказанные вопросы. В темноте он мысленно вернулся в прошлое, в момент, произошедший ранее днем, за которым они наблюдали.
– Это… Да как ее только не называют! Знаешь что, Кей Си? Мы с тобой можем называть ее как захотим.
Во время ежедневного марафона, заключавшегося в наворачивании кругов по отделению больницы, Марк впервые выразил абстрактную мысль. Ходил он все еще как на привязи. Остановившись у одной из палат, прислушался. Из комнаты доносились всхлипы, и голос постарше сказал: «Все в порядке. Даже в голову не бери».
Марк, улыбаясь, слушал. Затем поднял ладонь и заявил: «Печаль». Проблеск интеллекта поразил Карин, и она разрыдалась прямо в коридоре.
Когда он произнес первое законченное предложение, она тоже была рядом. Эрготерапевт помогал Марку с пуговицами, как тот вдруг начал вещать, как оракул: «Через мой череп проходят волны магнетизма», – затем прикрыл лицо сжатыми в кулаки ладонями. К нему пришло понимание происходящего, и теперь он мог облечь ощущения в слова. После этого его словно прорвало, и фразы полились рекой.
К следующему вечеру он уже разговаривал – медленно, нечетко, но вполне понятно. «Почему комната странная? Я такое не ем. Тут как в больнице». Спрашивал по восемь раз за час, что с ним случилось. И каждый раз его потрясал рассказ об аварии.
Ближе к ночи, когда она собралась уходить, Марк вскочил с кровати и припал к окну, пытаясь выдавить закрытое небьющееся стекло.
– Я сплю? Я умер? Разбудите меня, это не мой сон.
Она подошла ближе и обняла его. Отвела от стекла, по которому он начал тарабанить.
– Марки, это не сон. У тебя был насыщенный день. Кролик рядом. Я вернусь завтра утром.
Он послушно последовал обратно к своей тюрьме – пластиковому креслу у кровати. И усевшись, тут же одарил Карин удивленным взглядом и дернул ее за полу пальто.
– А ты что здесь делаешь? Кто тебя прислал?
Карин словно обдало раскаленным железом.
– Прекрати, Марк, – слишком резко ответила она, тут же спохватилась и мягко поддразнила: – Думаешь, сестра не стала бы за тобой присматривать?
– Сестра? Ты считаешь, что ты – моя сестра? – Он сверлил ее взглядом. – Ты сумасшедшая, если правда так считаешь.
В Карин проснулся небывалый цинизм. Она убеждала его и приводила доказательства, будто читала вслух очередную сказку. Объективные, логичные доводы его только расстраивали.
– Разбудите меня, – простонал он. – Это не моя жизнь. Я заперт в чужой голове.
Карин всю ночь проигрывала в голове диалог, не давая Дэниелу поспать.
– Видел бы ты, с каким лицом он все это говорил. «Считаешь, что ты – моя сестра?» Так уверенно заявил. Без капли сомнения. Не представляешь, что я почувствовала!
Дэниел слушал ее сетования до утра. Она и забыла, какой он терпеливый.
– Марку намного лучше. Но ему нужно время, чтобы все переварить. Скоро освоится и
