Пишущая машинка. Рассказы - Михаил Сергеевич Максимов
«-Ураааааа! Дааааа! Наши победили! По-бе-да! По-бе-да!», а голос внутри ненавязчиво, но вкрадчиво: «Мне же завтра на работу, рано вставать, ладно по кружечке ещё и домой».
Вполне может быть, что и голоса у всех людей одинаковые. Или это вовсе один голос. Вселенский. Каждый его по-своему воспринимает, как приемник на своей волне любимое радио. Только его и хотим слушать, только как нам нужно. Вот и у Сашки голос был свой, любимый.
– У Светланы баню починил, небось, подружкам своим расскажет. И они придут, чего попросят. Вот и деньги будут. Проживем.
– Как же зуб болит, к врачу далеко идти, потерплю пока.
– Ещё часок посплю, суббота же. Солнце противное, окно встану зашторивать и не усну потом.
– Что же мне делать? Как дальше в этом мире существовать? Любви нет, искать её не знаю где. Дела интересного нет. Руки есть, а дела нет. Пользу приносить обществу, какую? Муравьи и то полезнее меня. Я конечно тоже могу палочки и жуков в дом носить, ремонт сделать, только зачем? Кому от этот хорошо будет? Комфорт получить для себя. Для себя. Мне много не нужно. Теплое место, книги, еда без изысков. Вот и весь мой комфорт. Это будто моя выстроенная система ценностей. Хорошее словосочетание, прочитал где-то. Но мало, что прочитал. Я понимаю его.
с травой и тёткой:
От газона пахнет свежескошенной травой. Не такой как в деревне. В деревне добавляется целая смесь дополнительных оттенков. Правильно говорить сейчас «добавлялся», в прошедшем времени, потому, как и деревень осталось не так много. А в те, что остались – я навряд ли когда-нибудь попаду. Лежу на газоне, в центре города, окруженный новыми свечками, будто бы в вольере и пытаюсь представить: вот не снесли бы все частные дома здесь, на пересечении Революционного переулка и улицы Чкалова, то какие бы люди тут жили? Что делали? О чем мечтали? Чем бы здесь пахло? Рафинированным запахом подстриженного газона? Нет. И звуки бы ли бы другими, свой микромир в макро вселенной.
– А чего это, мы тут разлеглись? – раздался голос где-то над головой. Неприятный такой, как у собаки с прищемлённым дверью хвостом.
Я открыл глаза. Сверху надо мной возвышалась упитанная женщина, неопределенных средних лет. Сожженные химией волосы и яркая косметика в сочетании с избыточным весом, создают целый класс женщин неопределённых средних лет. С легкостью им может быть и 35 лет, и 45 лет, и даже 55. Я лениво потянулся и привстал.
– Ходят тут и лежат всякие. Пьяный, небось? – продолжила она.
– Небось, трезвый. Небось, небось. Что вы тут разнебоськались? Жил я тут раньше.
– Вот раньше и лежал бы, когда жил. А сейчас нечего. У нас дети тут маленькие бегают. А ты тут. Да ещё с бородой. Вали отсюда.
– Ухожу.– забросив рюкзак на плечи, я медленно направился к проему между высотками. Женщина довольно крякнула и подкурила тонкую сигаретку.
– И нечего крякать! – крикнул я и уже побежал.
Вслед понеслись невнятные проклятия, которые касались меня, моих близких и дальних родственников, моих будущих детей и ещё кого-то, но кого – я уже не расслышал, так как выбежал из двора. А вот остались бы частные дома, и лежал бы себе, и лежал. Никто бы слова не сказал.
К концу квартала, дыхание моё закончилось. Остановившись у киоска с мороженным, я огляделся – день в самом разгаре, по мостовым люди, как муравьи. И я тоже превратился в муравья. Только в такого, который замер на время, пытаясь разобраться, что ему делать дальше. Схватить веточку или продолжать нести свой камень. Пожалуй, понесу свой камень дальше.
стола и времени:
У стола, как и у всех его знакомых было четыре ножки. Столешница на восемь персон. В праздники помещалось все четырнадцать. Но это было давно. Ещё в те времена, когда бабушки и дедушки были просто мамами и папами.
Моя третья нога расшаталась, на лаковой спине остались полоски. Как линии жизни. Порез от ножа дяди Бори, сала очень захотелось нарезать без доски. Морда человечка, оставленная внуком Сашей. Саморез для прочности, мне было больно, ноя терпел. А сейчас? На балконе холодно, особенно зимой. Промерзаю до самых древо-косточек. Видел через окно этот новый стол. Такой молодой, завтрака толком не нюхал. Я ему иногда кричу. Но он не отвечает или делает вид, что не слышит.
На балконе дни идут медленно, иногда впадаю в забытьё. В один из таких дней очнулся на даче. На меня разложили еду, салаты, шашлыки – наконец-то! Я снова нужен. Живой! Но радость моя продлилась недолго, всё было съедено и выпито. Сыграно несколько партий в тысячу и меня сложили.
И таких моментов становилось всё меньше и меньше, наступила зима. Долгая и мучительная. Я сложил свои крылья и больше мечтал о балконе, там хотя бы изредка выходил кто-то покурить, а один раз я даже видел салют.
Я ждал весну, но никто так и не приехал. Летом на дачу забрались странные, неприятнопахнущие люди. На меня что-то разлили и не вытерли. После этого на мне появилась опухоль, я заболел. Эти люди всё приходили и приходили. Во время одного из приходов, бородатый человек по имени Ржавый, упал на меня и сломал мне ногу.
– Ржавый, ну чё ты вторишь? Вставай.
Ржавого подняли, а меня нет.
Так и лежу. Мне больно. Жду когда огонь придет с соседних дач. Я чувствую постоянно дым. Слышал, как говорили, что здесь скоро всё застроят многоэтажками. Лежу и жду. Иногда, даже молюсь, хоть и не верующий, во Всевидящее Древо.
Иногда, кажется, что Он мне отвечает.
калитки в городе Б.
На улице Союза Республик в старом советском доме была арка. Не простая – с чугунными вставками. Отделяла двор от тротуара на «красной линии». Ровно между пивным баром (это такой, в котором не посидишь, а пиво тебе продадут в любое время ночи, только откроют предварительно) и магазином «Швея на дому» (это такой, в котором тебе и ниток намотают и научат дома сидеть, еду готовить, да детей рожать, чем чаще, тем лучше).
Арка в стародавние времена была с воротами, теперь же от ворот осталась левая половина, та, что с калиткой. Калитка скрипела постоянно под действием потоков воздуха. Чтобы вы понимали, постоянно— это значит круглосуточно. Весь месяц, квартал, полугодие, 365 дней в году, если не високосный, пожалуй, с момента большого взрыва до настоящего момента. Чудо инженерной мысли советских строителей – свершилось. Панельная застройка превратилась в затейливый узор зданий, дворов и переулков, образуя непрерывный турбулентный поток, выходящий в арку с калиткой. Поэтому калитка открывалась и закрывалась постоянно, издавая характерный звук – «квииииииииич, квииииииииич». Завершал клич калитки неизменный удар об остатки чугунной окантовки ворот – «бам».
– Квиииииииич – Бам! Квиииииич – Бам!
Жильцы ближайших домов и даже нескольких соседних дали несколько имен калитке. Этимология имен уходила, конечно, далеко корнями в прошлое, даже во что-то доисторическое:
– Коза скрипучая!
И та отзывалась неизменно:
– Квиииииииич – Бам!
И чем только не смазывали и кого только не вызывали вплоть до губернатора, чтобы разобраться проблемной калиткой:
– Квиииииииич – Бам!
И так бы и продолжались головные боли жителей. Так бы младенцы и продолжали просыпаться с криком посреди ночи, пока однажды Сашка-Конюх не проходил через эту арку. Заметив бессмыслицу бытия – половина арки была и так без ворот, так зачем же во второй половине воротина со скрипучей калиткой, Сашка просто закрыл её. На засов, который предусмотрительно оставили советские инженеры. Видимо ради шутки какой.
А еще на улице Союза республик, дом 26 – союза никакого не наблюдалось. В 36-й квартире на кухне летали тарелки, стулья, стаканы:
– Ты мудило! Крыса сухопутная!
– Пока я землю жрал, ты в небе прохлаждался,
