Общество самоубийц - Рэйчел Хэн
Память Лии запечатлела отца большим и сильным, но в тридцать, сорок, даже в пятьдесят лет, судя по фотографиям, он выглядел стройным и подтянутым — не хуже любого современного долгоживущего из верхних десяти процентов. На одном фото он очень стильно выглядел в белом теннисном костюме: розовая махровая повязка стягивает длинные черные волосы, головка теннисной ракетки легко опирается на растрескавшуюся красную глину корта. На других снимках они с Уджу широко улыбались у водопада в Перу — на обоих огромные рюкзаки выше головы и смешные панамы. А больше всего Лии нравилась фотография, где отец был на парусной яхте и его загорелое лицо выделялось на фоне ярко-голубого неба. Он стоял, прислонившись к носу яхты, держа на руках крошечного младенца — Сэмюэла.
Она жалела, что не знала этого человека, который занимался спортом ради удовольствия, носил накрахмаленную спортивную одежду пастельных тонов и с непринужденной теплотой обнимал жену за плечи. В нем не чувствовалось того постоянного цинизма, который стал у нее ассоциироваться с отцом позже. Подтянутый человек на фотографиях выглядел бодрым и искренним жизнелюбом.
Все пошло наперекосяк после Второй волны. Так, во всяком случае, рассказывала мать. Тесты на продолжительность жизни и предиктивные лечебные процедуры существовали уже несколько десятилетий — их придумали, когда родился Сэмюэл, — но тут началось нечто новое. Одобрение для широкого применения получил целый пакет медицинских технологий — это и назвали Второй волной. Первая версия «Умной крови», первый прототип того, что позже станет «Алмазной кожей», первые действительно функциональные импланты. А вместе с новыми технологиями появилась и целая серия новых директив, направленных на поддержание здоровья и безопасность долгоживущих, — крупнейший инвестиционный проект Министерства. К Третьей волне должны были появиться Бессмертные.
— Может, твои дети доживут, — говорила Лии мать, и к ее воодушевлению примешивались нотки зависти. — Или даже ты сама.
— Звучит ужасно, — обычно откликался в таких случаях отец, покачивая головой. — Кому охота жить вечно? Особенно теперь, когда нас хотят вынудить отказаться от бифштекса.
Через некоторое время после начала Второй волны, будто назло новым директивам по ежемесячному уходу и диетическим весам, которые теперь стали неотъемлемой принадлежностью бакалейных магазинов, Кайто отяжелел. Бока его расплылись, запястья и лодыжки стали мясистыми. Он неустанно отыскивал ресторанчики с гамбургерами и столовки с жареной курятиной, которые начали повсюду закрывать. Он перестал играть в теннис, в прошлом остались и ежегодные походы.
Уджу как раз повысили в должности, и она получила доступ к льготам для высокопоставленных сотрудников организаций — партнеров Министерства, в том числе и к плану медицинского обслуживания для руководства компании, который действовал в «Глобал Талант». И она становилась все стройнее, сильнее, выше, а Кайто превращался в ее противоположность. Живот его становился все мягче, толстые щеки обвисли. Он завел новые рубашки, которые налезали на его изменившееся тело, и с головой погрузился в работу — продажу фармацевтических товаров. Теперь отец постоянно ездил в командировки по всей стране, долгие и тяжелые, со множеством остановок в разных городах и постоянными ночными перелетами, из-за которых он по много недель не видел семью.
Вот такого Кайто Лия помнила. Она никогда не встречала жизнерадостного человека с фотографий, который уместно смотрелся бы в социальной рекламе «Сорок минут в день». В годы ее детства отец рассказывал неприличные анекдоты, ругался с Уджу по поводу обедов с «Нутрипаком» и требовал бургеров и стейков — их стали называть «традиционной едой».
У Кайто всегда был, как выражалась ее мать, сложный характер, но пока Сэмюэл был жив, всерьез они не ссорились. Лия помнила, как отец, явившийся домой с жареной курицей, тянется к Уджу, та шутливо шлепает его по руке, а он хохочет и утаскивает ее на кушетку, изображая, будто вот-вот запихнет ей в рот кусок истекающей маслом кожи. Она помнила, как по программе «Приведите дочь на работу» ходила к матери в офис и как коллеги Уджу возбужденно слушали истории про Кайто, как задавали вопросы: «Что он еще затеял? А потом что сказал? Да быть того не может!» Она помнила, как при словах: «Лия — просто вылитый отец!» переполнялась гордостью и охотно рассказывала этим незнакомым взрослым о том, какой он необычный, независимый — настоящий бунтовщик. И Уджу тоже им гордилась, хотя не призналась бы в этом ни за что.
Лия выросла, но не забыла, что раньше все было по-другому. И не забыла, как все изменилось.
На следующее лето после смерти Сэмюэла, следуя Директиве 7077А «Закона о безопасности для высотных зданий», Уджу запломбировала окна в их четырехкомнатной квартире. Они жили на одном из нижних этажей старого дома в Пятом округе, так что, строго говоря, им окна пломбировать не требовалось. Во всяком случае, на тот момент — только через двадцать лет выйдет Директива 7077С, по которой все эти меры будут касаться и квартир на этажах со второго по пятый. Но Уджу хотела проявить активную жизненную позицию. «Предвидеть развитие ситуации», как она это называла — будто говорила про вновь образованную корпорацию, которой необходимо своевременно реагировать на изменения нормативно-правовой документации, а не про обломки истерзанной горем семьи.
Тем летом со временем было что-то не так. Оно то обращалось бурлящим потоком, водоворотом слез и истерик, то замирало неподвижно, превращаясь в прозрачный гель, в котором вязла осиротевшая семья. Улицы кипели от жары, а у них в квартире было холодно и сухо, казалось, ее заморозили, стремясь сберечь то, что скоро исчезнет. Со временем они перестанут видеть призрак Сэмюэла за каждым накрытым столом и в каждом пустом кресле. Но пока это время еще не пришло. Пока они замуровали себя в четырех стенах, прячась от жары, которая исходила от уличных тротуаров и скапливалась между домами.
Предлогом для взрыва стало кондиционирование воздуха. Лия помнила, что была суббота и они с Кайто сидели дома. Уджу опять ушла на работу, третьи выходные подряд. Лия сидела по-турецки на полу, разложив на журнальном столике домашнее задание по математике. Задачки ей не давались, отчасти потому, что она пропустила два месяца школы, сидя в больнице с Сэмюэлом, а отчасти потому, что мешал Кайто. Он лежал на кушетке у дочери за спиной, заполняя тяжелым телом всю узорчатую
