Создатель эха - Ричард Пауэрс
И в ответ вырвалось то, что он пытался донести Карин Шлютер, то, во что не мог заставить себя поверить:
– Все завязано на физическом. На химическом, электрическом. Все дело в синапсах, и неважно, посылают они сигналы или нет.
Сильви завалилась рядышком.
– Да ладно тебе, – усмехнулась она, вцепившись в простынь для надежности. – Что такого есть у этой развратницы, чего нет у меня?
Он прикрыл лысину обеими руками.
– Ничего. За исключением покрытой тайной истории.
– Ясно.
В тоне – стойкость и горечь. Одинаково для него смертельные.
– Сложно мне будет с такой тягаться, да?
Вебер, наконец, пришел в себя и, обняв жену, положил ее голову к себе на грудь.
– Соревнование окончено. Точнее, нет никакого соревнования. В тебе есть все, что мне нужно. И точка.
– Но нет тайны.
– Не нужна мне тайна, – отрезал он. Тайна и любовь несовместимы. – Мне просто нужно взять себя в руки.
– Джеральд, Джеральд. И это весь кризис среднего возраста, на который ты способен?
Сильви съежилась и разрыдалась. Позволила заключить себя в объятия. Но позже отстранилась, вытирая мокрое, красное лицо.
– Значит, мне теперь нужно прикупить вычурное нижнее белье в Интернете? Или что-то вроде того?
Они разразились сдавленным смехом, полным сострадания.
Эффект от разговора оказался сильнее, чем предполагал Вебер. Сильви вела себя обычно, и он укорял себя за совершенную глупость каждый раз, когда она игриво ему улыбалась. По прошествии тридцати лет брака к новостям о сопернице следовало отнестись с усталой иронией: Сильви давно должна была понять, что муж принадлежит ей по умолчанию, погребен под окаменелостями их совместной жизни. Нужно было только погладить его по голове и сказать: «Мечтай, сколько влезет, мой маленький мужчина; мир всего-навсего продолжает тебя испытывать». И понимать: если он от нее куда и уйдет, то только в символы.
Но нейробиологические исследования длиною в жизнь показали, что символы реальны. Больше жить негде. Вебер и Сильви обнимались, когда сталкивались в коридоре. Касались предплечьями в прачечной. Сидели, как обычно, бок о бок за столом, сплотившись перед лицом кризиса, обменивались теориями об инспекторах ООН по вооружениям или обсуждали, где в проливе видели морских котиков. Сильви продолжала источать уверенность, сияя, но в то же время казалась далекой, как увеличенный снимок туманности, пойманной «Хабблом». Не осведомлялась, как у него дела, а ведь для нее это вопрос первостепенной важности. При взгляде на жену у Вебера щемило в груди. Ее невыносимая забота его погубит.
Пару лет назад назад в Парме группа Джакомо Риццолатти тестировала нейроны, контролирующие моторику в премоторной зоне коры макаки. Каждый раз, когда обезьяна двигала рукой, нейроны активировались. Однажды, в перерыве между тестами, нейроны, отвечающие за работу мышц в лапе, начали бешено издавать сигналы, хотя обезьяна не двигалась. Проведя исследования, ученые пришли к шокирующему выводу: двигательные нейроны обезьяны срабатывали каждый раз, когда двигал рукой кто-то из экспериментаторов. Нейроны, задействованные в перемещении конечности, срабатывали просто потому, что обезьяна видела движение другого существа и повторяла жест собственной, воображаемой рукой в символическом пространстве симпатии.
Часть мозга, которая отвечала за физические действия, отступала, чтобы создать воображаемый образ. Наука наконец-то раскрыла нейроподоплеку эмпатии: мозг, картирующий другой картирующий мозг. Кто-то остроумный окрестил находку с нейронами «мартышка видит-мартышка делает» – и все сразу подхватили это название. Визуализация и ЭЭГ вскоре показали, что у людей тоже полно зеркальных нейронов. Демонстрация двигающихся мышц приводила в движение мышцы символические, а те, в свою очередь, активировали мышечные нейроны.
Исследователи поспешили как можно глубже изучить выдающийся феномен. Система зеркальных нейронов выходила за рамки наблюдения и выполнения движений. Словно проникала усиками во все виды высших когнитивных процессов, участвовала в формировании речи и процессе обучения, расшифровке мимики, анализе угроз, понимании намерений, восприятии эмоций и реакции на них, социальном интеллекте и теории разума.
Вебер наблюдал, как жена ходит по дому, занимаясь повседневными делами. Но его собственные зеркальные нейроны не срабатывали. Марк Шлютер постепенно избавился от самой базовой знакомости, и ему больше ничто и никогда не покажется знакомым или родственным.
Джесс приехала на Рождество на три дня. И привезла с собой свою подругу. Шину? Шону? Джесс не заметила ничего необычного. Наоборот: выставила близость родителей – «Голубки вы мои!» – хохмой и постоянно смеялась со своей коллегой по культурологии.
– Я предупреждала. Не пугайся отвратительных проявлений гетеро-буржуазной преданности, свойственной республиканской глубинке.
Вскоре три женщины объединились – посетили дегустацию вина на винограднике в Норт-Форке, съездили погулять на холодном пляже в Файер-Айленд, – а Вебера оставили наедине с «тестостероновыми думами». Когда девочки уехали и гнездышко снова опустело, Сильви погрузилась в послепраздничное уныние. Помогали ей, судя по всему, только долгие часы работы в «Искателях пути».
Вебер представлял, как лечит собственный отпуск пирацетамом – нетоксичным ноотропом, не вызывающим привыкание. За годы работы он видел множество исследований, подтверждавших способность препарата улучшать когнитивные способности и обменные процессы, происходящие в коре головного мозга. Пара знакомых ученых принимала небольшие дозы пирацетама вместе с холином – считается, что такая комбинация приводит к большему улучшению памяти и развитию творческих способностей, чем если принимать препараты по отдельности. Но Вебер струсил: страшно экспериментировать с сильно изменившимся разумом.
«Страну неожиданных открытий» не включили ни в один список «лучших», а вот в парочку худших книга все-таки попала. Резкая пропажа книги с радаров вызвала у Вебера облегчение – тем быстрее забудутся все неопровержимые доказательства его вины. Сильви поддерживала его с нарочитым безразличием, и это огорчало. Одним воскресным вечером после Нового года они сидели у камина, и он отпустил колкость: в этом году знаменитый Джеральд Вебер забыл спуститься по дымоходу. Сильви рассмеялась.
– А знаешь, что? К черту этого знаменитого Джеральда. Готова с ним вот прямо сейчас распрощаться. Даже скучать не буду. Открытки с Мальдив раз в год будет вполне достаточно.
– Как-то жестоко, не находишь?
– Жестоко? – Она с силой ударила по кирпичной каминной полке. Всплеснула руками, вспомнив молчаливые недели. – Боже, мужчина, когда это все уже закончится?
В горящих глазах отражался чудовищный страх. «Это» – необходимость сидеть, сложа руки, наблюдать за угасанием мужа и не знать, когда наступит конец и будет ли он.
– Ты права. Прости. В последнее время я…
Сильви сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, подошла к дивану, на котором он сидел, и положила руку ему на грудь.
– Зачем ты так с собой? Зачем тебе все это? Репутацию сохранить хочешь? Общественное осуждение – это просто общая шизофрения.
Вебер покачал головой, прижал два пальца к шее.
– Нет. Не репутацию. Ты права. Репутация… не имеет значения.
– А что тогда, Джеральд? Что имеет значение?
Никто не заметил его собственных симптомов. Никто не знал, кем его считали другие.
Не получив ответа, Сильви сжала ткань рубашки.
– Послушай меня. Я бы с радостью отдала всю полученную тобой славу
