Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта читать книгу онлайн
Конец нулевых, Пермь. Катя и Лариса, студентки психфака и подруги не разлей вода, встречаются после летних каникул. Девушки дружат с детства, и у них много общего, но прежде всего – любовь к рок-музыке. Лариса поглощена новой идеей – игрой в хиппи. Теперь она одевается, как хиппи, говорит, как хиппи, а главное – ведет себя, как хиппи. И еще у Ларисы появился новый приятель по прозвищу Док, намного старше ее, прошедший Афган. А у Кати – новая тайна. Она видит сны о том, чего знать в деталях никак не может, ей снится афганская война… Время идет, игра перестает быть игрой.
Треугольник «Катя – Лариса – Док» обрастает связями, многие из которых пускают корни в далекое прошлое, а Катина тайна становится и тайной Дока…
«Системные требования» – ветвистый и многослойный роман, пронизанный ностальгией по фенечкам, банданам, сквотам, песням под гитару, трогательная история взросления, обретения себя и утраты иллюзий.
Катерина ГашеваСистемные требования, или Песня невинности, она же – опыта
– Вот этого-то мы и не знаем, – сказал Наставник с тихим сожалением. – Мы знаем только, какие люди нам не нужны.
А. и Б. Стругацкие. Град обреченный
Вы разрешили пациенту говорить, а я разрешу ему действовать.
Психолог Якоб Леви Морено
Азбука. Голоса
© К. М. Гашева, 2025
© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025
Издательство Азбука®
От автора
Главное, что я хочу подчеркнуть, – это не автобиографический роман; он не основан на реальных событиях, даже когда события и люди могут быть узнаны читателем.
Я задумала его, дописывая свой первый нефантастический текст. Нет, вру, второй. Первым была посвященная моим подругам повесть «Они держались за руки и шли». Сюжетно она всплывает и здесь, но там был, выражаясь современным языком, «автофикшен», а здесь – точно нет.
От изначальной идеи сохранились две рукописные странички (я пришла со смены на детском телефоне доверия и быстро набросала) и идея написать про игру моих сверстников в хиппи.
Потом мне вырезали мозговую опухоль, я почти разучилась ходить и говорить. Писать, в смысле – придумывать, тоже практически не могла. Вот и стала собирать из имеющихся осколков памяти героев, ситуации, мир вообще.
В романе, частичным продолжением, точнее, спин-офф которого стал этот (вместе их можно было бы озаглавить «Война и Мир», но Лев Николаевич уже застолбил словосочетание), была сцена, где умершему герою дарят разные истории и благодаря им он продолжает жить. В реальном мире так ведь тоже нередко происходит, правда?
И вот я собирала, собирала – и собрала и теперь не могу сказать, что у кого-то есть прототипы; скорее наоборот. Нет их и у города, и у вуза, где происходит часть событий, и у мира в целом. Это важно! Потому что любое личное или документальное узнавание станет ошибкой. Документальны, да и то не всегда, только сноски.
Есть еще одна важная вещь. Помните, у Пушкина: «Представляете, какую штуку удрала со мной моя Татьяна… замуж вышла».
Я от своей Кати (видите, даже имя ей подарила) тоже не ожидала многого из того, о чем она думала, говорила, что делала, но не идти же поперек. Вот и Стругацкие писали: «Всегда помни: мир прекрасен. Мир был прекрасен и будет прекрасен. Только не надо мешать ему».
Вроде бы все, что хотела?.. Хотя нет.
Читателю может показаться, что в тексте много повторов. Так вот, это не упущение редактора-корректора, а всего лишь попытка дать придуманному мной миру дополнительный шанс выжить.
Наш преподаватель по ВНД[1] Виктория Владимировна Горбунова объясняла необходимость избыточных связей вот на каком примере. Существует расхожее ошибочное утверждение, что человек использует свой мозг всего на десять процентов. Если бы на сто – тогда да! Гений. Титан духа. Беда в том, что на самом деле человек с таким «стопроцентным мозгом» не стал бы ни гением, ни титаном, а мгновенно умер бы от первого же стресса. Избыточные связи необходимы. Природа не дура.
Теперь точно все. Больше ничего не приходит в голову, кроме почти цитаты: «Я всех люблю, без дураков»[2]. Действительно люблю, как же иначе жить?
Катерина Гашева
Пролог
– Вот держи, это роза, лучшая за лето, – сказала Лариса.
Я пожала плечами. Я тогда ничего не смыслила в лете. Лето всегда приходит после весны, после первой, еще майской жары, дождей или даже снега, падающего на буйную, не ожидающую такого зелень. Лето – это когда уже можно залезть в реку, можно носить совсем легкие платья и широкополую панаму, привезенную из Турции. Лето – это каникулы, пауза перед продолжением жизни, точнее, перед подготовкой к ее продолжению.
Готовиться будем долго. Всю пору слякоти, тонущих в луже бурых листьев, зимы и снега и снова слякоти, набухающих почек, первой мать-и-мачехи, клейкой тополиной зелени.
И только потом ты чувствуешь, что вот оно, еще немного – и лето откроет двери, и начнется жизнь. А на самом деле начинается что-то совсем другое. Не лето, нет.
Мне никогда не удавалось додумать эту мысль до конца. Путалась, отвлекалась, откладывала на потом.
Вот сейчас я смотрела на розу и думала, что чувствовать лето можно, если, а точнее, когда оно последнее. Как осень у Шевчука.
А роза цвела. Нет, не так. Роза только собиралась цвести, она крепко сжимала свой бутон, и загибающиеся краешки лепестков казались острыми как бритва. Тронешь – и сразу кровь. Я налила воды в квадратную вазу темного стекла и поставила на кухонный стол. Я, вообще-то, не люблю розы. Они зазнайки, слишком гордые, чтобы их любить. Но сегодня, сейчас – роза была к месту. Не букет, а вот такая вот одинокая. Единичная. Это потому, что первое июля. И потому, что Лариса.
– Знаешь, я придумала идею на этот год. – Лариса запрыгнула на подоконник, повозилась, устраиваясь, задумчиво посмотрела на выпачканные краской пальцы. Поскребла ногтем. – Ты когда-нибудь слышала о системе?
– Системе? – Я понимала, что все равно не угадаю, и прикинулась валенком. – Слышала, конечно. Мне ее Яша недавно переставлял на компьютере. Или это когда все строем ходят… В форме.
– Почти. – Лариса смотрела в открытое окно. Мой ответ она пропустила мимо ушей. – Только совсем по-другому…
И она рассказала. В своей обычной манере, когда до последнего непонятно, всерьез она или прикалывается.
– Ты ведь не любишь хиппи? – удивилась я, вспомнив недавний разговор про субкультуры.
Лариса замолчала и стала разглядывать меня, как экспонат в музейной витрине. Я тоже молчала. Я гладила розу по зеленому восковому стеблю, аккуратно огибая пальцем шипы. Что-то было не так. Как будто правда последнее лето.
Лариса отвернулась к стене.
– Это не имеет значения, – сказала она. – Я уеду на две недели.
А мне ее «система» показалась вдруг отличной. Мы все станем хиппи, будем жить коммуной. Мир. Дружба. Свободная любовь.
Я еще раз погладила розу.
– Куда это?
– Неохота рассказывать. – Лариса махнула рукой. – Ну, пока.
* * *
Снова настал день, когда Скворцову все надоело. Не было работы, дома, смысла. Он, конечно, мог забить. Работа найдется, такая, как надо. Дом образуется. Деньги кое-какие и так есть. Но было что-то еще, невысказанное,