Клуб «Непокорные» - Джон Бакен

VIII

КОРАБЛЬ В ФАРСИС[101]

История Ральфа Коллатта

И было слово Господне к Ионе, сыну Амафиину: встань, иди в Ниневию… И встал Иона… и нашел корабль, отправлявшийся в Фарсис, и вошел в него, чтобы плыть с ними в Фарсис от лица Господа.

Ион. 1:1-3

Однажды вечером зашел разговор о метафизике мужества. Это тема, обсуждать которую большинство людей немного стесняется. Люди будут искренне аплодировать отваге друга, но любопытно, как редко они готовы назвать человека трусом. Возможно, причина заключается в том, что все мы представляем собой причудливую смесь силы и слабости — храбрые в чем-то одном, мы робки в другом, — и, так как всякий из нас склонен помнить о своих личных страхах более живо и ярко, чем о том, в чем он дерзок и смел, мы сдержанно относимся к догматизации.

Ламанча выдвинул тезис о том, что у каждого есть желтая полоса[102]. Все мы, сказал он, время от времени уклоняемся от неприятных обязанностей и придумываем благородное оправдание, которое — в глубине души мы это знаем, — является ложью.

Сэнди Арбетнот заметил, что самые безрассудные поступки совершаются людьми, которые начинали с робости и боязни, а затем, подавленные собственным срамом и бесславием, делают гораздо больше, чем те, у кого не было никаких сомнений.

— Человек, — сказал Сэнди, — который говорит, я не пойду, а затем раскаивается и идет, обычно совершает чертовски долгий путь.

— Как Иона, — подхватил Ламанча, — Иона, которому не понравилось то, что ему было велено свыше, и он, уклоняясь от исполнения воли Божьей, удалился в Фарсис, а затем раскаялся и явился в Ниневию, словно разъяренный лев!

Коллатт, который был моряком и героем, служившим во время войны на одном из кораблей-ловушек[103], возразил:

— Интересно, была ли Ниневия такой же неприятной, как чрево кита? — сказал он.

И затем в качестве примера он рассказал нам историю, но не из бурных морских воспоминаний, а из своего опыта, который он получил в Сити, где в настоящее время работал вексельным маркером.

* * *

— Впервые я познакомился с Джимом Холлуордом, когда он только что окончил университет. Это был высокий, стройный, светловолосый парень с тихим голосом и такими манерами, что рядом с ним обычный человек поневоле чувствует себя хамом. Итон и Крайст-Чёрч[104] отполировали его до блеска. Его одежда была строгим и взвешенным произведением искусства, и он был самым чистоплотным существом из всех, кого вы могли бы встретить на белом свете, — всегда казалось, что он только что побрился и принял ванну после двух часов усердной работы над совершенством собственной персоны. Нам всем он нравился, но в Сити он был почти бесполезен, как лилия в живой изгороди. Кто-то назвал его аполостическим эпиценом, что прозвучало точно, хотя я не знаю, что означают эти слова[105]. Обычно он приходил по делам где-то к одиннадцати утра и уходил в четыре часа дня, причем летом уходил раньше, потому что играл в поло в Херлингеме.

Это приятное ничегонеделание длилось два года. Его отец был главой «Холлуордз», торгово-банкирской компании, существовавшей еще до наполеоновских войн. Это была старомодная частная фирма с потрясающей репутацией, но в течение нескольких лет она несколько потеряла лидирующие позиции. И хотя компания считалась столь же солидным учреждением, сколь и Банк Англии, она едва успевала поспевать за прогрессом. Но как раз примерно к тому времени, когда Джим вернулся из Оксфорда, его отец, казалось, впервые за долгое время задышал полной грудью. «Холлуордз» вдруг стала сверхпрогрессивной, наняла управляющего из одного из крупных акционерных банков и ринулась в такое дело, которое прежде не удостоила бы вниманием. Я полагаю, старик перед смертью захотел поднять компанию на новую высоту, чтобы передать ее, сильную и жизнеспособную, своему единственному отпрыску.

В деле обновления компании пользы от Джима было мало. Другие его занятия не оставляли ему много времени, необходимого для того, чтобы справиться со сложными делами такой компании, как «Холлуордз». О своих связях с Сити Джим говорил с некоторым отвращением. В состав студенческой группы, в которую он попал, входили в основном старшие сыновья богатейших семейств, молодые люди с политическими амбициями, и если у Джима и были какие-то более или менее серьезные склонности к политике, то речь шла о парламенте, членом которого он собирался стать через год или два. Что до остального, то он играл в поло, охотился, немного занимался скачками с препятствиями и усердно танцевал. Танцы были единственным делом, в котором он действительно преуспевал, потому что наездником он был весьма посредственным, а говорить о его способностях к политике было просто несерьезно. Таким образом, он был совершенным flâneur[106], приятным, широко известным, прекрасно воспитанным, весьма нарядным и самым бесполезным существом на земле. Ничего полезного в жизни он так и не сделал.

Осенью 192* года о «Холлуордз» поползли нехорошие слухи. Похоже было, что компания занимается весьма рискованным делом, и те, кто знал об этом, лишь пожимали плечами. Но никто не был готов к великому краху, который случился в начале нового года. «Холлуордз» попыталась получить контроль над колониальной железной дорогой и для этого стала незаметно скупать обычные акции. Но американская группа с неограниченным капиталом пошла по тому же пути, цена акций подскочила, однако руководство «Холлуордз», проявив невероятную глупость, продолжило скупать акции. Потом до директоров дошло, что они делают, но дошло, увы, слишком поздно. Если бы об этом стало известно вовремя, Сити, быть может, приложил бы усилия, чтобы удержать знаменитую старую компанию на ногах, но все произошло внезапно, как удар грома. «Холлуордз» потерпела крах, американцы приобрели железнодорожные акции по бросовой цене, а у старого мистера Холлуорда, который болел несколько месяцев, случился паралич, и он умер.

Мне было ужасно жаль Джима. Основы его бытия рухнули, и он не имел понятия, что ему делать, как поступить. Он, видите ли, не знал даже основ дела, и его невозможно было заставить их понять. Он ходил, словно во сне, с широко раскрытыми невидящими глазами и был похож на озадаченного ребенка. Сначала он с большим трудом предпринимал какие-то усилия, чтобы что-то изменить. Он думал, что у него много друзей, которые могли бы ему помочь; он стал обращаться к ним с самыми разными предложениями, но все было тщетно, безнадежно тщетно. Очень скоро он обнаружил, что его популярность в Мейфэре[107] не дает ему никаких преимуществ.