Кайран Вэйл. Академия Морбус - Игорь Углов
Ультиматум был произнесён. Не с угрозами, не с криком. Спокойно, чётко, как констатация погоды. И от этого было в сто раз страшнее.
Мой разум лихорадочно работал. Отказаться — значит немедленно превратиться в открытую угрозу в его глазах. Все наши тайные манёвры, доступ к комнате семь, даже проект — всё это держалось на его молчаливом согласии. Он мог, одним словом, обрушить это. Более того, он мог начать своё собственное расследование, которое неминуемо привело бы к «Редуктору», к Леону, к Малхаусу. Согласиться — значит надеть на себя удавку, стать его глазами и ушами, продать тех самых «железных опилок», которые к нам тянулись. Стать частью репрессивного аппарата, который мы сами хотели обрушить.
Бэлла первой нарушила молчание. Она встала, подошла к стеллажу с папками, делая вид, что ищет какой-то документ. Её движения были плавными, естественными.
— Это… серьёзное предложение, Веспер, — сказала она, не оборачиваясь. — И, несомненно, честь для первокурсника. Но не будет ли такое поручение выглядеть… предвзятым? Вэйл и так находится под пристальным вниманием. Если станет известно, что он докладывает лично вам…
— Это останется строго, между нами, — отрезал Сирил. — Ваша роль, Ситцен, как его партнёра по проекту, может служить идеальным прикрытием для ваших совместных «наблюдений». Никто не усомнится, если вы будете вдвоём появляться в разных местах и беседовать с разными людьми. Это даже укрепит вашу легенду.
Он продумал всё. До мелочей. Он не просто предлагал сделку. Он предлагал готовый, отлаженный механизм, в который нам оставалось лишь встроиться в качестве винтиков.
Я посмотрел на Бэллу. Она встретила мой взгляд, и в её глазах я прочитал то же холодное отчаяние, что бушевало во мне. Отступать было некуда. Играть в открытую — самоубийство.
— Хорошо, — сказал я, и мой голос прозвучал удивительно спокойно. — Я согласен. На каких условиях?
Сирил позволил себе едва заметную, ледяную улыбку.
— Умно. Доклады — раз в неделю, здесь, в этой комнате. Только устно. Никаких записей. Информация — только та, что имеет потенциальное значение для безопасности академии или стабильности Домов. Слухи о любовных похождениях или списывании на экзаменах меня не интересуют. Интересуют признаки организации, нелояльности, подготовки к насилию или… к необъявленным исследованиям. — Он снова сделал многозначительную паузу. — Вы понимаете, о чём я.
Мы понимали. Он искал тех, кто, как и мы, копал слишком глубоко.
— А доступ к архивам? — спросил я, стараясь, чтобы в голосе звучала алчность, а не отвращение.
— Начнётся после первого же содержательного доклада, — пообещал он. — И, Вэйл… не пытайтесь меня обмануть. Я отлично отличаю правду от полуправды. И последствия обмана будут ровно настолько серьёзными, насколько серьёзной будет ваша ложь.
Он встал, поправил складки своей безупречной мантии.
— Первый доклад — через семь дней. Удачи в ваших… исследованиях.
И он вышел, оставив за собой шлейф ледяного, безличного авторитета и ощущение, что стены комнаты семь внезапно сдвинулись, став теснее.
Как только дверь закрылась, Бэлла обернулась. Её лицо было бледным, губы сжаты в тонкую белую линию.
— Чёрт, — выдохнула она, и в этом слове было всё: ярость, страх, бессилие. — Он загнал нас в угол. Идеально.
— Он дал нам прикрытие, — возразил я, больше для себя, чем для неё. — И доступ.
— Прикрытие с петлёй на шее! — её голос сорвался. Она резко подошла к столу и с силой упёрлась в него ладонями. — Теперь каждое наше движение будет под его микроскопом! Каждый раз, когда мы попробуем что-то проверить, мы должны будем сначала подумать, как это подать ему в отчёте! Он превратил нас в своих крыс! И он знает, что мы знаем про «Редуктор». Он не зря сказал про «необъявленные исследования». Это намёк. Прямой и ясный.
— Он знает, что мы что-то ищем, — согласился я. — Но не знает, что именно. Иначе бы не предлагал сделку, а просто арестовал. Он использует нас как приманку. Мы роем, находим что-то интересное, докладываем ему…, а он пожинает плоды.
Мы молча смотрели друг на друга, осознавая всю глубину ловушки. Сирил был не просто надзирателем. Он был хищником, который почуял добычу и теперь осторожно загонял её в заранее приготовленные сети.
— Что будем делать? — спросил я наконец.
Бэлла закрыла глаза, и я видел, как под тонкой кожей век бегают быстрые тени — её ум работал на пределе.
— Будем играть, — сказала она, открыв глаза. В них горел холодный, безжалостный огонь. — Но по нашим правилам. Он хочет информацию? Он её получит. Тщательно отфильтрованную, выверенную, абсолютно правдивую… и совершенно бесполезную для его целей. Мы будем кормить его мелочами. Ссорами между Когтями и Тенями из-за территории в тренировочных залах. Слухами о том, что профессор Горн слишком часто посещает архив. Настоящими, но незначительными вещами. А главное… — она подошла ко мне вплотную, и её взгляд стал пронзительным, — …мы превратим тебя в самого лучшего лжеца, которого видел этот каменный мешок. Он ищет полуправду? Мы завалим его ею с головой. Он будет так занят разгребанием кучи мусора, что не заметит, как мы пронесём под его носом целый арсенал.
И с этого дня начались наши новые тренировки. Если раньше Бэлла учила меня быть невидимкой, то теперь она стала моим тренером по лжи.
Она учила меня не просто скрывать правду, а плести её в сложную, многослойную ткань повествования, где каждая деталь была правдой, но общая картина — ложью.
— Расскажи мне о вчерашнем разговоре с Леоном, — говорила она, садясь напротив и принимая позу Сирила — прямая спина, сложенные руки, бесстрастный взгляд.
— Мы обсуждали статистику малых аномалий в восточном крыле за последний месяц, — начинал я.
— Не так. Слишком сухо, слишком по-деловому. Сирил почувствует подготовку. Начни с личного. С того, что видел и чувствовал.
«Леон сегодня был встревожен. Говорил, что данные по колебаниям в восточном крыле не сходятся с архивными записями, и это его беспокоит как статистика. Потом спросил, не замечал ли я недавно странного поведения у кого-то из Когтей в той зоне. Я сказал, что видел, как двое старшекурсников Когтей горячо спорили около лаборатории Горна, но не разобрал слов.»
— Видишь? Правда (Леон встревожен, данные не сходятся), полуправда (он спросил про Когтей в контексте аномалий, а не политики), и правда (ты видел спор). Всё вместе создаёт картину: Леон — дотошный учёный, копавший не в ту сторону,
