У смерти на краю. Тонечка и Гриша - Ирина Николаевна Пичугина-Дубовик
— Ничего нет! — жаловалась Тоня сёстрам.
Те смеялись:
— Да кто же по магазинам ходит? Все ищут на толкучке! На барахолке есть и хорошие вещи, хоть ношеные. А есть, — тут сестра понизила голос, — есть и совсем новые… привозят. Тут уж как повезёт.
Тоня об этом рассказала дома.
А так как толкучка особенно «бурлила» в выходной, муж круто положил:
— Если можно купить на толкучке, значит, идём на толкучку! Но тебя оденем. Хватит тебе чернавкой перед сёстрами ходить!
Рубанул кулаком в сердцах и снял деньги со вклада. Все сразу, чтобы были под рукой.
Тоня уговаривала его:
— Не торопись, пока только понедельник. Успеем взять в пятницу.
Да куда там… резок был Григорий, решителен в делах.
— Мало ли, вдруг очередь в сберкассе? Или ещё что… Пусть пока деньги дома полежат до воскресенья. Ничего с ними не случится. А самим так спокойнее будет. Верней!
Утро вторника, 16 декабря 1947 года, было Тоне приятно. Девочки бегали в школу с удовольствием, вставали сами, завтракали тихо, чтобы не разбудить маму. В этот день и Григорий ушёл в Управление ни свет ни заря. Всё ждал назначения.
Тонечка позволила себе понежиться. Как приятны это утреннее зависание между сном и явью, когда тепло и уютно, голова совершенно свободна от дневных забот…
Подремав ещё минутку, она встала и занялась делами.
Потихоньку на душе почему-то завелось беспокойство, «заскребли кошки». Что там Грише скажут? Куда направят? Каково там будет?
Вот, кажется, уже привычна она ко всему, ко всем передрягам и неожиданностям их беспокойной и полной приключений жизни, а тут, поди же! Разволновалась.
Тоня призадумалась: можно ли назвать их жизнь на краю смерти таким весёлым словом «приключения»?
Однако откуда же пришли ей в голову эти странные слова — «жизнь у смерти на краю»? Сама она, что ли, такое придумала? Или сказал кто?
Внезапно её как прошило насквозь.
Вспомнила!
Сахалин, роддом! И та ужасная и злобная красавица, которая хотела заставить её, мать, отдать-обменять свою Лизочку на другое дитя! Как же больно та ведьма её тогда ударила презрением и этими самыми словами!
Тоня вся вспыхнула!
Живо представилось ей пугающее женское лицо, искривлённые яростью и злобой полные губы, дрожащие руки, брызжущие страстным желанием ударить неподатливую молоденькую дурочку — её, Тонечку! Вырвать из её — Тониных — рук дитя! Да как та ведьма посмела предлагать деньги за обмен детьми, за доченьку! Это же надо такое придумать: Лизочка и какие-то там деньги! Да нет на свете таких денег!
«Всё, всё, уймись, — уговаривала себя дрожащая от ярости воспоминания Антонина. — Это было и прошло. Десять лет тому назад, даже уже одиннадцать! Сколько воды с тех пор утекло!»
Пропасть войны пролегла между настоящим и тем, умершим былым. Столько смертей, столько расколотых надвое сердец!
…Однако где же Гриша? Он же в отпуске, отчего так задержался? Неприятная холодная дрожь поползла по позвоночнику. Желудок противно скрутило ледяной рукой страха.
«Я знаю, что-то произошло… Только не с Гришей! Пожалуйста, не с Гришей!»
Она ещё не успела запаниковать по-настоящему, как услышала знакомые шаги в коридоре!
Это он! Он пришёл!
Страх отпустил, накатило огромное, всепоглощающее облегчение!
Вот он, Гриша, стоит на пороге!
Только тут Тонечка заметила, что Гриша бел как полотно. Что прислонился к косяку двери как без сил.
— Гриша, да что ты? Что с тобой? Тебе плохо? Заболел?
Гриша вдруг оторвался от косяка и рухнул в комнату, обняв её колени, прижавшись к ней головой.
— Тося, Тося… Казни меня! Я виноват, кругом перед тобой виноват!
— Да что ты, Гриша? Не пугай меня.
— Тося, деньги пропали…
Тоня не поняла. Только полчаса назад она пересчитывала снятые деньги, со вчерашнего дня хранимые ею в самом надёжном месте — под матрацем.
— Гриша, все деньги на месте! Что ты говоришь?
Она безуспешно пыталась взглянуть ему в лицо. Упрямо отворачиваясь, Гриша прерывистым голосом как всхлипнул:
— Тося, реформа! Денежная реформа! С сегодняшнего дня объявлена — деньги обменивают! Если бы мы не сняли вчера, нам бы обменяли один рубль за два старых… и ещё три тысячи по рублю за рубль!
— Гриш, но мы же сняли, — непослушными губами пролепетала Тоня.
— Я! Тося, я! Я снял! Дурак! Идиот! Не послушал тебя… Тося, Тось, послушай… деньги, что на руках, нам теперь обменяют… Обменяют…
Голос Григория увял, превратился в невнятное бормотание.
— Ну же, говори! Как?
— Один к десяти!
— Наши… деньги… погорели, — прошептала Тоня. — Наши деньги… нет, не деньги — наш тяжёлый труд… Наши старания, то, как мы отказывали себе во всём… во всём… Вот что прахом пошло…
Каплями расплавленного свинца жгло каждое её слово согбенную виною фигуру у её ног, заставляя Гришу сжиматься и трепетать… Прерывающийся голосок Тони замер, и придавила их обоих тяжёлая, как бетонная плита, тишина.
Тоня глянула на могучие плечи мужа, теперь странно вздрагивающие, на его упрямый затылок, почувствовала жар его рук, мокрое и горячее его дыхание…
Как во сне, медленно протянула руку, провела по его волосам, ласково погладила, как маленького. Её нежное прикосновение пало живительным дождём на горькую сушь и отчаяние Гришиной души…
А потом Тоня упала на колени рядом с мужем, обняла и зашептала ему, так, как мать шепчет, утешая дитя в нечеловечески огромном его детском горе:
— Гриша, мы же живы! Мы все живы и вместе! Что нам ещё? Ты — живой, Гриша! Ты прошёл войну и живой! А деньги… да что — деньги… Это же просто так. Бумажки. Никогда у нас их не было, вот и теперь нет. Да и ладно, и так проживём. Да не убивайся ты, Гриша! Любимый мой! Дорогой! Не плачь! Всё хорошо…
60. Ты сам творишь свою судьбу
Изогнута ветвь,
Человек несгибаем.
Слива мейхуа[2].
Вселенная закружилась-завертелась в глазах Тони. И послышалось ей, что где-то далеко-далеко, в ином мире, за гранью бытия, нежной флейтой женский голос пропел:
— Ты проиграл! Ты сделал свой ход и проиграл! И теперь, злой Рок, ты должен их оставить в покое!
А другой голос, жуткий, как «похоронка», тяжёлый, как разбитое сердце, злой, как свист осколков над головой, прорычал:
— Этого не может быть! Никому не вынести столько и при этом не сломаться, не озлиться! Сонмы людей и половины не прошли! А эти! Почему? Ответь мне!
И ласковый голос ответил:
