Такси за линию фронта - Станислав Кочетков
У меня тогда вся жизнь перевернулась в один момент. Я увидел…
Если ты дело мое читал, должен знать: мариупольский я. И до конца школы в Мариуполе жил, потом в вуз на журфак уехал и в конце концов в Донецке остался. Но друзья-то детства — они в памяти, они в подкорке!
Не флешеттой, но чем-то подобным Т-72 подбило: прямо в двигательный отсек. Хорошо, что танк стоял и двиг был заглушен. Двиг, конечно, в хлам, от поршней до коленвала, и коробка осколками, но все остальное-то — целое? Вот я и мотался по городу, прямо во время боев подыскивал подходящего донора: лучше уж под пулями, чем терпеть, как тебя комарье с мошкой заживо съедает. И в одном квартале от бывшей моей школы натыкаюсь на такого донора, которому цены нет.
Видно, укропский танкист пытался нашим в тыл зайти, через халупу в частном секторе проехать, но просчитался: сначала на выезде провалился в погреб, рядом с домом вырытый, тут ему по передку и прилетело. Гусянок нет, башня с погона свернута набок, вместо водительского люка огромная дыра — видно, чуть ли не в упор из РПГ били. Он даже до сих пор заведенный: двигатель молотит, ведущие колеса крутятся. Кажется, очисти от остатков рухнувшего второго этажа и тащи на разборку, ан нет. Между остатками второго этажа и сорванной башни устроился пулеметчик. И лупит точными короткими очередями, вон наступающие мобики уже за «шмелями» с «мухами» послали.
А оно мне надо? Если взорвется, рванет ведь и боекомплект, сколько его там осталось. Да сколько бы ни оставалось, двигателю хватит. Вот я и полез, невзирая на здоровье, со своей ксюхой-укоротом в обход, ползком, чтоб гаду в спину выйти.
Вышел аккурат, когда гад коробчатый магазин менял. И удачно, метров с десяти одной короткой очередью его срезал. Повалился гад лицом вперед, задрыгался. Тут вдруг откуда-то сбоку пацан выпрыгивает, лет пятнадцати на вид — и в слезах да с криком к гаду бежит. А я смотрю — и глазам своим не верю: это ведь лицо Игорька Броймана, дружка моего лепшего в старших классах! Один в один Игорь в восьмом классе! Только я поступал в Киеве, потом оказался в Донецке, а он учился в Донецке, но потом вроде в Киев уехал. Смотрю, и руки сами опускаются.
Пацан же плачет да из-за пазухи яйцо гранаты РГД тянет. И тут же другой рукой с нее чеку рвет. Только и хватило меня, чтобы в прыжке пацана с гранатой с ног сбить, с танка сбросить. Тут-то взрывом на меня остатки старой крыши положило да балкой по темечку приголубило.
И уже в госпитале лежа, копнул — а ведь и вправду то был Игорь Михайлович Бройман, комроты полка «Азов», вместе с сыном, Дмитрием Игоревичем! Он же и сына в мою честь назвал, больше вроде других Димок в нашем детстве рядом с ним не было… Я так думаю. А я — его, как будто все детство наше… И за что — за танк подбитый, за кусок железяки? Как будто разменял на тот двигатель заведенный все то светлое, что в душе, в прошлом, в детстве…
Вот тогда ты и появился, Волька. И сразу аккумулятор из телефона, вопросы твои тупые и правильные… Ты сам не знаешь, как я тогда на тебя разозлился! Я же от злости к тебе тогда жить захотел, понимаешь? Ты, сволочь чванно-правильная, меня к жизни вернул!
Вот и сейчас сижу на лавке и делаю вид, что музыку слушаю (а в душе слова только матерные), а ты такой важный, умный и правильный, в телефоне копаешься, делаешь вид, что не замечаешь, как я на тебя смотрю. У-у-у-у, гадина, я ж теперь без тебя вообще ничего не смогу! И не вздумай где-нибудь на передке сдохнуть! С кем же мне по жизни тогда мериться останется? О, зовешь меня…
— Дима!
Да вот хрен тебе, тихо зовешь! А я типа музыку слушаю, не хочу отвечать тебе, не хо-чу!
— Димка! — ага, громче, теперь еще позывной мой вспомни, чтоб я откликнулся. Отрешенно смотрим вдаль, а краем глаза — куда же Волька смотрит. В телефон?
Нет, он, гад, теперь налево, почти что за лавочку, на которой я сижу. Ну, закашляемся, наклонимся сплюнуть — куда? Блин, там кучка песка, таким кровь на асфальте после двухсотых-трехсотых присыпают!
— Диньдон, а у твоей жены, Людмилы, машина какая? Логан красный? А какой дорогой обычно на работу ездит? После Прожекторной на Майский рынок? А оттуда куда — через Мотель на Ильича или мимо Буденновского кладбища?
Да хоть жену мою в покое оставь, гад-брат! Что же это такое? Что он там в телефоне увидел? При чем тут Майский рынок и Мотель? Лихорадочно лезу в телефон, в телеграм, первое сообщение — «вслед за обстрелом Майского рынка 155-е снаряды ударили по Мотелю и Буденновскому кладбищу». И фото, и на фото три красных логана. На Майском точно не ее, у Люси он скорее алый, а там бордовый. А вот на Мотеле — алый, и на кладбище, хотя тут на фото он горит, цвет неясный. Смотрю, вижу, соображаю. И чувствую, что задыхаюсь, что все в глазах плывет, что парк передо мной качается, как палуба.
Концентрирую взгляд на Вольке, так участливо и внимательно рассматривающем меня, и пытаюсь попросить сигарету, чтоб собраться, взбодриться…
* * *
Мы уже где-то с час в парке гуляли. Не скажу, что я устал или другие дела были, но как-то слишком долго. Из больнички я Димку забрал, когда его жена уже выехала, и не дай бог, укры еще раз по парку влупят, водится за ними такая подлость. Вот полез в телеграм, думал, напишу Людмиле Викторовне, мол, что и где — а там обстрелы из «трех топоров» как раз по разным путям ее движения. И стою, и глаза прячу, и не знаю, как Димке сказать, что, мол, возможно, он уже никого не дождется.
И на глаза, как на грех, то косынка старушечья с ошметьями мозгов, то лужа крови, песком засыпанная — как так, мы же, когда выбирали где сесть, ничего этого не видели? Откуда оно все?
Наконец решился: не буду сообщать, просто
