Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли
После оглашения вердикта сэр Бойвилл с сыном вернулись в Дромор. Их сопровождали мистер Эшли и адвокат; жизненная рутина, что так часто вмешивается в наши дела ради нашего же блага, сводя вместе разных людей и притупляя острые впечатления, вынудила Невилла, который жаждал предаться размышлениям, провести несколько часов в обществе этих джентльменов. Подали обед; мистер Эшли остался, а Джерард решил, что уйти было бы невежливо. После обеда его подвергли настоящему допросу, который его восприимчивому и живому уму показался более жестоким, чем любые превратности судьбы. Его подробно расспросили о знакомстве с Фолкнером, о том, как они встретились, часто ли виделись и как вышло, что тот, кого они называли убийцей, решил во всем сознаться. Ответить на эти вопросы не составляло труда, но пришлось упомянуть об Элизабет — и, разумеется, как только выяснилось, что у Фолкнера есть дочь, на него обрушилась лавина расспросов, а с губ отца сорвались грубые слова, возмутившие душу молодого человека; вместе с тем он никак не мог ее защитить и избавить от связи с Фолкнером: теперь она считалась дочерью убийцы.
Он выбежал из комнаты при первом же удобном случае, вышел на свежий воздух и поспешил туда, где мог бы совладать с мятежными чувствами и очистить душу, — к могиле матери, где ни было никого, кроме часовых. При виде молодого сквайра они отошли в сторону, а он, прибежавший сюда с такой скоростью, что не чувствовал почвы под ногами, бросился на песок, радуясь, что остался наконец наедине с природой. Луна плыла по небу среди облаков, то ярко сияя в просветах, то исчезая за темной завесой, и зеркальная поверхность океана то искрилась серебром, то тускнела, подергиваясь поволокой, и тогда шум прилива был слышен, но волны не видны.
Однажды красноречивый философ с презрением произнес: «Попробуйте представить человека, который не ведает ни о существовании Бога, ни о вечности, ни о добре, ни об истине, ни о красоте, ни о бесконечности»[24]. Невилл не был таким человеком. Поэзия жила в его душе, а стремление к идеалу придавало его характеру особое очарование, которое замечали натуры столь же тонкие и возвышенные. Под этими песками покоилось истлевшее тело его матери; смерть присутствовала рядом в самом отвратительном обличье; тело той, что когда-то была ему так дорога, чьи теплые и нежные ласки он вспоминал с таким трепетом, больше не обладало ни красотой, ни даже формой. Он требовал, чтобы небеса открыли ему судьбу матери, и те привели его сюда; здесь, в узкой могиле, лежали свидетельства ее добродетели и ее смерти. Благодарил ли он небеса? Да, но с горечью осознавал, что ответ на его молитвы был неразрывно связан с крахом столь же светлого и благородного существа, как та, чью честь он стремился отстоять.
Его сердце трепетало, когда он представлял все страшные и жестокие беды, которые сам же навлек на Элизабет; он искал в душе оправдания успеху, к которому так стремился. Те не заставили себя ждать: он не желал низменной мести; его мотивы были благородными, он вел себя честно. Фигура матери отмечена для каждого божественной печатью; Невиллом двигало желание доказать, что мать, которую он боготворил, не нарушила первостепенный и самый священный в мире долг, и он не мог предвидеть, что в результате его поисков пострадают невинные. Отвечать за преступление обязан совершивший его; Фолкнер должен был принять на себя все последствия своего поступка, остальные невиновны. Однако эти размышления лишь на время притупили боль от раны; вмешались другие мысли и реальность, неприглядная реальность сцены, в которой ему, несчастному, должно участвовать. За Фолкнером придут, наденут ему кандалы, посадят в тюрьму; его ждет публичный позорный суд; ему предстоит подвергнуться этим унижениям, и Джерард прекрасно знал, что дочь его не оставит. «А я, ее сын, потомок этих священных костей, помещенных сюда его рукой, — разве могу я находиться рядом с его дочерью? Пусть Господь смилуется над ней, ибо люди ее не пощадят!»
И все же он был недоволен. «Что-то можно предпринять, и я это сделаю! Люди, которых отрядили его забрать и отвести в презренное место, предназначенное для худших представителей человечества, уже в пути; она пойдет с ним, а я вынужден оставаться здесь. Завтра останки перенесут в наш дом; на следующий день захоронят в семейном склепе, и я обязан присутствовать на церемонии; мои руки связаны, я поневоле бездействую; у меня отняли свободу действий».
Однако в ходе этих размышлений в нем пробудилась надежда. Он вспомнил щедрую добросердечную натуру леди Сесил и то, как привязана она была к своей юной подруге, и решил ей написать. Он не сомневался, что леди Сесил сделает все возможное, чтобы облегчить страдания Элизабет; правда, он толком не понимал, что именно можно сделать, но успокоился тем, что хоть как-то помог преданной дочери Фолкнера. Несмотря на все горькие размышления, жалел ли он, что встретил Элизабет? Они очутились в центре такой запутанной паутины, что едва бы что-то изменилось, если бы одно из цепи событий сложилось иначе; он жалел лишь об одном: что доверился отцу, который его обманул. Он понял, что щедрые и мелочные люди никогда не смогут договориться; он должен был действовать сам и никому не сообщать о своих планах, и даже если бы его замысел привел к несчастному концу, последствия честной благородной мести оказались бы менее жестокими, чем злобное преследование со стороны его мстительного отца.
Глава XXXVII
Юности свойственно нетерпение; молодые люди не желают мириться с естественными паузами, возникающими между событиями. Все, что не движется, кажется им стоящим на месте. Поэтому Фолкнер удивился, что от Невилла несколько дней не было вестей; однако он не переставал ждать и готовиться к часу, когда его призовут ответить за совершенное зло. Элизабет, напротив, решила, что все кончено и занавес опустился. Что еще могло случиться? Невилл удостоверился в невиновности своей матери и узнал историю ее трагической гибели. Возможно, теперь об этом узнает весь мир, но Элизабет не представляла, что отголоски этой истории могли нарушить их с отцом уединение. Тишина и изоляция свидетельствовали о том, что его вину обнаружили; другого наказания она не ждала. Имя Фолкнера теперь вызывало отвращение у всех, кто имел отношение к его жертве. Элизабет мысленно попрощалась со своими друзьями из Оукли, с доброй и чистосердечной
