Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн

Три пограничника не смотрели в ту сторону, куда поскакал связист Пэлжи, а если бы посмотрели, то не увидели бы там ничего, кроме стройных рядов сопок, упирающихся в ясное небо.

Гоминьдановцы прекратили огонь, и эта тишина говорила о том, что теперь они готовятся к новой атаке, девятнадцатой по счету.

Прошло десять минут, и на северный склон безымянной высоты снова обрушился град мин. Гоминьдановцы как будто знали, что у трех пограничников остался только один диск, и шагали теперь во весь рост, с винтовками наперевес.

Атака началась сразу со всех сторон. Пограничники не стреляли, и это еще больше ожесточало гоминьдановских солдат.

Подпустив врагов на близкое расстояние, Давадоржи дал последнюю очередь. От его выстрелов гоминьдановцы падали, словно отломанные зубья у гребенки, но перезарядить диск теперь уже не было времени.

Тэгшэ взглянул на единственную оставшуюся у него гранату, сунул ее за пазуху и, приподнявшись, ударил пулемет о камни. От первого же удара вдребезги разлетелся приклад. От второго — согнулся ствол.

Давадоржи достал из кармана гимнастерки красный билет Революционного союза молодежи Монголии, который он хранил как зеницу ока, и разорвал его на части. Потом положил разорванные клочки под камень, лег на него и тоже сунул за пазуху гранату. Гиван последовал их примеру.

— Командир Гиван! Считай до трех, — крикнул Тэгшэ. Он лежал неподвижно, глядя прямо перед собой своими большими потемневшими глазами, и думал: «Мы выполнили долг перед родиной. Пусть она судит сама, хорошо мы это сделали или плохо. Мы были и остаемся преданы ей до последнего вздоха и не сдадимся врагу живыми».

А Давадоржи вспомнил, как его призывали в армию и как в погожий летний день 1945 года он вместе с отцом стоял у подножья высокой, поросшей лесом горы и отец — старый Хирва — говорил ему:

— Поезжай служить в армию, сын мой. Счастливого пути! Охраняй мирную жизнь нашего народа и, если понадобится, не щади себя. Не посрами высокого, священного звания бойца героической армии Чойбалсана.

Когда же было вспомнить Давадоржи напутственные слова отца, как не сейчас! Никому из этих трех юношей, с гранатами за пазухой ожидающих врага, не хотелось умирать, но они знали, что их послала сюда родина — прекрасная цветущая родина, на просторах которой звучит песня, пастуший рог, смех ребенка.

Напрасно родители, братья и сестры готовят новые седла и сбрую, ожидая их возвращения домой. Эти юноши — среди них не было ни одного старше двадцати трех лет, — едва вступив в жизнь, уже стояли на пороге смерти.

Их отделяли от противника какие-нибудь двадцать — тридцать метров. Они уже различали эмалевые кокарды на солдатских фуражках. Но продолжали думать только об одном — как бы подороже отдать свою жизнь.

В ту сторону, куда уехал за подкреплением Пэлжи, никто из них не смотрел. Но если бы они сейчас оглянулись, то увидели бы клубы поднимающейся пыли — это товарищи спешили им на помощь. Но они не смотрели в ту сторону. Больше нельзя было ждать. Ждать — значило попасть в руки врага, а он уже совсем рядом, и ему кажется, что цель уже близка, что монгольские пограничники захвачены живыми.

Тэгшэ посмотрел на Гивана смелым, как у горного орла, взглядом, и тот громко крикнул:

— Раз!

Гоминьдановцы были уже рядом. Гиван хотел крикнуть «два», но голос у него сорвался. Тогда Давадоржи, не дожидаясь команды, схватил свою винтовку за ствол, размахнулся и сбил с ног одного гоминьдановца, второго, третьего. На него набросились еще пятеро, повалили на землю и начали связывать. Но граната, лежавшая за пазухой у Давадоржи, взорвалась, уничтожив взрывом и его и пятерых гоминьдановцев.

Из ложбины на северной стороне появилось еще около двадцати солдат. Они бежали туда, где лежал Тэгшэ. Он попытался приподняться навстречу им, упал, посмотрел на Гивана и сорвал с гранаты кольцо. Казалось, небо смешалось с землей и, потрясенные до основания, рушатся скалы. Оставшиеся в живых солдаты с проклятиями подбежали к Гивану, направив на него штыки. «Вставай, проклятый монгол! — кричали они. — Вставай!»

Гиван во всю мощь своих легких крикнул: «Три!», и сорвал кольцо с лежавшей на его груди гранаты. И как бы приветствуя звук взрыва, гулкое эхо подхватило его и унесло далеко за пределы Байдак-Богдо.

* * *

Господин X сидел в синем домике Цзо Пусана. В соседней комнате находились связисты, поддерживавшие связь с отрядом подполковника Хау Ена.

Цзо Пусан нервно шагал из угла в угол, не в силах скрыть свое волнение, и наконец подошел к сейфу, достал оттуда альбом в толстом переплете и подал его господину X. Тот взял альбом и начал перелистывать. В альбоме были фотографии людей — и молодых, и пожилых, и стариков, а наверху каждой страницы стояла надпись: «Считать недействительным». Это были фотографии разведчиков и диверсантов, в разное время посланных в Монголию.

Господин X перелистал альбом до конца и удивленно спросил:

— А кто же из этих людей в настоящее время действует на территории Монголии?

— Никто, — ответил Цзо Пусан.

Господин X натянуто улыбнулся.

— Почему? Куда же они делись?

— Все ликвидированы, — ответил Цзо Пусан. — Живым от монголов не уйдешь!

Господин X стиснул зубы и долго молчал. Затем он заговорил:

— Вы действовали методами бывшей японской разведки, а они давно устарели. Ваши люди не добились успеха и потерпели крах только поэтому. Сейчас от нас требуется, чтобы мы перешли к американским методам работы. Надо перестраиваться, уважаемый господин Цзо Пусан! Мы проучим некоторых глупцов. Пусть они поймут, что значит Вашингтон. Пусть увидят, как далеко простирается его рука. Сейчас мы начинаем прощупывать границы Монголии с востока. Прежняя разведка наверняка обращала слабое внимание на этот район. А почему? Да потому, что поверила в мощь красного Китая и ослабила там свой контроль.

Но Цзо Пусан покачал головой и сказал:

— Почтенный господин X, я думаю, что там будет еще труднее работать вашими методами.

— Почему же?

— Прежде перед нами стояла одна задача: разгромить монгольскую армию. Теперь прибавилась новая: сломить сопротивление китайских коммунистов.

— Китайцы легковерны и наивны, как дети. Мы обведем их вокруг пальца.

В дверь постучали, вошел связист. Взглянув на своего начальника, он заметил, что этот человек, за всю жизнь ни разу не улыбнувшийся, сейчас почему-то с настороженной улыбкой смотрит на него.

— Что нового? — спросил Цзо Пусан. Связист сделал два шага вперед и доложил:

— Наши потери убитыми и ранеными составляют девяносто шесть человек. В настоящее время начат отход. Способность монголов к сопротивлению не только не уменьшилась, а, наоборот, увеличилась, так как с тылу