Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский

— Только я успел перевязать кучера, как пришел участковый врач.

— Он знает, что мы здесь?

— Нет. Разве что не от меня. Говорит, что русские стреляют уже с этой стороны Мандорской переправы.

Деше кивает.

— Я так и предполагал. Канонада усилилась.

— Да, они переправились еще ночью. Между Мандором и Биттой немцы выгнали население копать противотанковые рвы, но вряд ли им удастся перекопать всю округу.

— Ну, а еще? — нетерпеливо спрашивает Фешюш-Яро. — Что еще нового?

Все молчат. Думая о чем-то своем, Деше расхаживает взад и вперед. Шорки снимает тряпку, которую повязал вместо фартука.

— Господин старший лейтенант, еще не поздно… Пока дорога свободна, надо попытаться…

Голос его дрожит, глаза тревожно мечутся. Как-то сразу навалился на него страх от мысли, что после стольких сражений и походов совсем скоро его ждет плен. Этого, пожалуй, даже его командир, старший лейтенант, не продумал до конца: что будет, если откроется дверь и появится первый русский солдат?! Нет, ждать нельзя, нужно уходить отсюда куда глаза глядят, пока круг не замкнулся. Его костлявое лицо покрывается испариной, кажется, еще миг — и он стремглав бросится вон из винокурни.

Деше поднимает на него глаза.

— Да, Шорки, этого не избежать, это придется пережить. Если уйдешь отсюда, при первой же проверке документов тебя уложат на месте.

— Но ведь так тоже! Господин старший лейтенант, я всегда вам…

— Если хочешь, можешь уходить. Я не стану тебе препятствовать. Поступай, как знаешь, под свою личную ответственность.

Тарба позеленел, как жаба.

— Я тоже не могу оставаться…

Мне невольно вспомнилась его коллекция. Но ведь ее нет при нем, она осталась в роте. Правда, он бросил там только лоскуты, а все связанные с ними ужасы носит в себе.

Галлаи чертыхается.

— Вы что, черти полосатые, рассудка лишились от страха? Переоденемся в штатское, и кто бы ни спрашивал — никогда-де в армии не служили, моя хата с краю, ничего не знаю! А если даже пронюхают что-нибудь, скажем, что мы дезертиры, скрываемся от своего военного трибунала; согласно Женевской конвенции, это совсем другой коленкор… Господин старший лейтенант, прикажи этим баранам. Ну, конечно, русские придут сюда, а вы как полагаете, они рыбку в Дунае будут ловить и ждать, пока каждый здесь с себя смоет грязь?

— Знать бы хоть, — думает вслух Геза, — как сказать по-русски «доктор».

— Врач, — отвечает Деше.

— Ну, конечно, ты ведь знаешь! А я и забыл. Так это же чудесно! Если мы сможем объясниться с ними, все будет в порядке. Меня пугало только одно: что придется объясняться жестами, размахивать руками, не зная, правильно тебя поняли или нет. Ужасно… Однажды мне пришлось оперировать глухонемую женщину, она меня до того довела, что я чуть было не столкнул ее со стола, хотя всегда отношусь к больным с ангельским терпением.

— Накрывайте на стол, — говорит Галлаи, — лечо почти готово.

Тарба расставляет тарелки, Шорки раскладывает вилки и ножи. Делают они это ловко и старательно, словно надеясь найти забвение в этом пустяковом занятии, отвлечься, не думать о том страшном, что надвигается на них. Когда Тарба ставит передо мной тарелку, ком подступает мне к горлу. Черт возьми, этими руками он вешал людей, и теперь я весь обед буду думать о том, как он набрасывал веревку на шею обреченным.

— А о чем же, — спрашивает Фешюш-Яро, — если не секрет, вы стали бы говорить с ними?

Он пока еще не на коне, его в любую минуту могут схватить нилашисты или кто-либо другой, но в его голосе уже чувствуется металл, да и понятно, ведь Мандорская переправа всего в каких-нибудь двадцати километрах отсюда.

— Не поднимай хвоста ты, бездомный пес, — рявкает на него Галлаи, — не ты нас прячешь, а мы тебя, да, впрочем, нам вовсе не хочется понравиться твоим сермяжным собратьям.

Деше молча отворачивается от Фешюш-Яро и выглядывает в окно. Какие ржавые темно-коричневые листья на орехе, словно кровь на них запеклась.

— Ну, хорошо, — продолжает Фешюш-Яро, не обращая внимания на Галлаи, — отречетесь от всего, что вы делали, можете отрекаться, мне на это наплевать, хотя полагаю, что вы там не семечки лузгали. Вполне естественно, что вы расскажете обо всем, чего не делали: не подчинялись приказу, не являлись на призывной пункт, а под самый занавес, когда уже близилась развязка и не было другого выхода, не убивали всех подряд. Но что же вы все-таки делали? После многих «нет» каким же будет ваше «да»? Сможете ли вы утверждать, что вы кое-что сделали и против войны, против нацистов, против всей той банды, которая привела страну к гибели?

Все это ему надо было сказать другим тоном, без ненужного упрека и придирчивости, с большей озабоченностью, доброжелательно и сердечно. Тогда бы нас сильнее проняло. Но нельзя отрицать, что в словах Фешюш-Яро есть рациональное зерно. Он исходит из реальной обстановки, ведь, в конце концов, мы ждем прихода сюда русских, а не англосаксов.

Прекратив старательно обводить рисунок на тарелке — синюю гроздь винограда, с синим стеблем и с синими листьями, — Геза произносит:

— Я не думаю, что мы обязаны отчитываться перед русскими в своих поступках.

— А перед кем же?

— Прежде всего перед собственной совестью. А затем перед теми венгерскими органами, которые после войны будут заниматься проверкой и по возможности объективно определят, что было в наших силах избежать, а что нет.

— Хорошо, но ведь вы напали на русских! Вы чинили у них зверства или нет?

— Ну как же, — в тон ему с издевкой говорит Геза, — каждый раз, беря в руки шприц или скребок, я только о том и думал, что вот сейчас расправлюсь с ними.

— Я не тебя имею в виду. Ты врач, хотя, положим, не только врач, но и гражданин, стало быть, не так-то все просто… Но повторяю, не о тебе речь.

— Ясно, — грохочет Галлаи, взмахивая половником, который только что облизал, — этот шут гороховый взялся поучать нас. Так послушай меня, дурья твоя башка, это моя подпись стоит под приказом об объявлении войны, ты разве не видел? Шагом марш на Москву, вперед за родину, и тому подобное — лейтенант запаса и агент по сбыту текстильных изделий Фридьеш Галлаи. В тот момент господин регент как раз сидел в клозете и кричал оттуда: «Я не хочу, ребята, не буду рисковать ни одной каплей венгерской крови!» Но я настоял на своем: мол, брось валять дурака, дядюшка Миклош, давай затеем тотальную войну, чтобы наконец-то установить венгеро-японскую границу.

— Сейчас не до шуток!

— А я и не шучу! — Галлаи бросает ложку