Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский
Бадалик больше не кличет Дорнича — наверно, лопнуло терпение — и набрасывается на батраков:
— А вы, холера вам в бок, живее ставьте сундук!
Он даже не замечает, что у него не застегнута ширинка. Симпатичная чернявая горничная подносит к карете корзину с провизией и, прыснув со смеху, советует Бадалику получше присматривать за своим «хозяйством», а не то, чего доброго, и потерять можно. Бадалик, сердито насупившись, застегивает прореху и, размахивая палкой, снова командует:
— Снимите задок! Эй ты, Моги, паршивец, лезь наверх! Подхватывай! А ты, Шиткень, растяпа, держи покрепче! А ну, берем… Раз, два, взяли! Еще, взяли!
Ветер доносит до нас каждое слово, тяжелое дыхание. Поклажа медленно ползет вверх и уже готова упасть на дно подводы, как вдруг Моги с диким воплем хватается за живот, отпускает сундук, и тот, накренившись, опрокидывается. Шиткень и старший конюх едва успевают отскочить в сторону.
— Что там стряслось с твоим животом, дышло тебе в печенку!
— Сам не знаю, господин, как ножом полоснуло.
— Ах ты, тяпа-растяпа! Беги скорей, выродок ты этакий, найди кого-нибудь вместо себя.
— Ничего, господин, уже отпустило.
— Слазь, говорят тебе, а ты, Шиткень, давай-ка наверх.
Галлаи смеется до слез:
— Ну и дурачат же они старшого.
Батраки сбрасывают пиджаки, покрепче упираются ногами и, громко понукая друг друга, снова берутся за сундук. Теперь уже Моги внизу, а Шиткень наверху. В самый критический момент Бадалик оглушительно орет:
— Не упустите опять, канальи!
В ответ на это те рванули с такой силой, что сундук перелетает через борт, с грохотом падает на усыпанную галькой дорожку. Фешюш-Яро смеется вместе со всеми. Комедия становится все забавнее. Похоже, что парни решили проволынить с этим сундуком до прихода русских. Тем временем во двор один за другим выходят обитатели многочисленных батрацких хибарок и сбиваются в кучу возле колодца. Странно, никто из них даже не улыбнется. Женщины украдкой всхлипывают, мужчины хмуро наблюдают за возней у подъезда замка. Какая-то дворняжка, повернув морду навстречу холодному ветру, начинает выть, пока ее пинком не прогоняют прочь. Неожиданно наступает тишина. Коричневый сундук, словно на веревках, плавно поднимается на подводу. Со стороны крайних батрацких лачуг приближается Дорнич в сопровождении двух жандармов.
— Ну и ну! — произносит Фешюш-Яро. — Удрать и то не умеют без жандармов.
Бадалик сокрушенно качает головой, — мол, достукался, норовистый серб, нечего было упрямиться, все равно придется ехать.
— А где твоя торба? — набрасывается он на Дорнича. — Почему не запасся провизией на дорогу?
Шиткень хватает свой пиджак, хитрое, нахальное лицо его вытягивается, и он, со словами «я сейчас ему принесу», убегает. Жандармы подводят Дорнича к карете, намереваясь доложить барону, но Галди машет рукой: мол, некогда, ехать пора. Со стороны Дуная, среди рваных облаков появляется истребитель и с пронзительным воем резко пикирует.
— Черт возьми, — вырывается у Галлаи, — еще, чего доброго, обстреляет.
Истребитель снижается, чуть не задев крышу водокачки, но огня не открывает. Описав круг, он взмывает ввысь и удаляется в южном направлении. Деше поднимает на меня глаза, и мы в один голос произносим:
— «Юнкерс».
Из крайней лачуги, причитая, выбегает плоскогрудая, русоволосая женщина, жена Дорнича. В нерешительности останавливается она у колодца и замолкает, прижав руки к животу. Жандармский сержант подталкивает арестанта к телеге: иди, мол, делай свое дело, а не то узнаешь, почем фунт лиха. Костлявый, с заячьей мордой и большими ушами жандарм говорит вежливо, с опаской поглядывая по сторонам. Дорнич направляется к своей подводе, протягивает руку к лошадям — уж очень он любит их, не пройдет мимо, чтобы не погладить. Но тут же резко поворачивается и медленно шагает обратно, всем своим видом давая понять, что ему нечего делать в замке. Бадалик бросается ему наперерез, замахивается палкой, Дорнич уклоняется и идет дальше.
— Стой! — раздраженно кричит ему вслед сержант.
Второй жандарм, помоложе, срывает с плеча винтовку и устремляется за кучером. Догнав его, он штыком заставляет Дорнича вернуться. Тот молча и нехотя, как упрямая скотина, которую ведут на веревке, возвращается к подводе. Во всяком случае, отсюда, сверху, все это производит такое впечатление, будто люди загоняют непокорное животное. Но как только жандарм опускает штык, кучер снова поворачивает обратно.
— Кончайте! — строго приказывает барон.
Сержант хватает Дорнича за шиворот и изо всех сил толкает к лошадям. Заячье лицо его багровеет.
— Ах ты дерьмо, долго мне еще с тобой возиться? — задыхаясь от злости, шипит он.
Дорнич гортанным голосом выкрикивает по-сербски какое-то ругательство, и вдруг бросается на жандарма. Сержант пытается оттолкнуть его прикладом, но в этот момент кучер пригибается, намереваясь боднуть того головой в живот, и сам получает удар, причем не в грудь, а в челюсть. Мы словно слышим, как что-то хряскает. Сержант пятится, отмахиваясь винтовкой.
— Сволочь, — ругается он, прижимаясь спиной к подводе, — сам виноват, я этого не хотел…
Превозмогая боль, Дорнич поднимается на четвереньки, но не только встать, даже стонать не может — челюсть у него отвисла, изо рта течет кровавая слюна. Тарба расталкивает нас.
— А-а… — матерится он и устремляется вперед. — Вот, я им покажу сейчас.
— Стой! — останавливает его Деше. — Не смей ходить туда!
Глаза Тарбы наливаются кровью:
— Но, господин старший лейтенант, разве можно смотреть на это, сложа руки, черт возьми…
— Никуда ты не пойдешь!
Фешюш-Яро тоже негодует:
— Будь у меня оружие, я бы знал, что делать.
— Еще бы, — с издевкой говорит Деше, — одной винтовочкой истребил бы жандармов, потом весь их участок, нилашистов, немцев, генеральный штаб. На, бери мой пистолет и беги, если ты такой храбрый.
— Они ведь тоже подневольные, — ворчит Шорки, — делают то, что им прикажут.
Фешюш-Яро выдергивает кол, в бессильной ярости ломает его о колено и бросает оземь. Со стороны батрацких лачуг появляется Шиткень, размахивая полной под самую завязку торбой. Увидев все еще стоящего на четвереньках Дорнича, он столбенеет, и, чтобы не упасть, цепляется за распахнутые ворота. К нему подбегает Бадалик, берет под руку, подсаживает на подводу.
— Поезжай, поезжай, этот дурень достукался.
— Но я не прихватил теплое пальто, да и денег в кармане ни гроша…
— Проезжай, не заводи как этот, да за лошадьми приглядывай как следует, не то шкуру спущу!
Шиткень молча сидит, как пришибленный, на козлах, прижимая к себе полотняную торбу. Наверно, на чем свет клянет свою услужливость, ведь мог бы остаться дома, раз уж сумел уйти.
— Поехали! — приказывает барон и, никого не удостоив даже взглядом, подходит к карете. Серого жеребца привязывают к задку подводы, на которой сидит Шиткень. Из замка выбегает
