Венгерский рассказ - Клара Бихари

Я видел, как в окно смотрит на меня отец. Собака завертелась у моих ног.

— Иди, иди, — сказал я ей. Нечего ей путаться под ногами. А то эти еще пнут ее.

Мы вышли со двора, тот, в кителе, остановился, чтобы оглядеться, мы тоже остановились. Потом направились к стогам сена, обошли один из них; у противоположной стороны тот, что в кителе, остановился.

— Ну, становись сюда, — сказал он.

Я встал туда, куда он показал, А они все прошли дальше, и когда тот, в кителе, обернулся, то крикнул мне:

— Лицом к скирде. Спиной повернись.

Я повернулся и стал смотреть прямо перед собой на сено. А те, за моей спиной, отошли на три или четыре шага. Я слышал, как шуршала под их сапогами влажная солома. Они остановились там, потоптались, очевидно, снимали с плеча автоматы и сейчас оттуда, с трех-четырех шагов, выстрелят в меня.

Выходит, что они даже не выслушали меня. Они даже ни о чем не спросили, только посмотрели солдатскую книжку… Я подумал, что у меня могло бы быть отпускное свидетельство и могло бы ведь так произойти, что оно случайно выпало из книжки, и вот сейчас они несправедливо… И я вдруг всем своим существом ощутил, что именно так оно и было, что мое отпускное свидетельство случайно выпало, и я повернулся, чтобы сказать им об этом. Они уже стояли на одной линии все четверо, и у того, в фуражке, что-то не ладилось с автоматом, а трое других ждали его, поэтому и не стреляли. Они не видели, что я повернулся. Я подождал минуту-другую, так как не знал, с чего начать, а потом в полный голос начал с того, что имею честь доложить…

— Имею честь доложить, отпускное свидетельство выпало из моей солдатской книжки, — я сделал полшага в их сторону, — и только поэтому я не нашел его, господин капитан, только поэтому, но я сейчас его найду… — Мне хотелось увести их обратно к дому: а вдруг и в самом деле у меня было отпускное свидетельство… И в доме были мать, отец, Маргит, собака… Я ее прогнал еще… И если бы я знал, я бы не пошел с ними так спокойно, ничего не подозревая… Я думал, что они только хотят мне что-то… — Честь имею доложить, я тотчас же принесу, — выпалил я и вытер лоб рукавом фуфайки.

Они не слушали меня, сделали еще полшага вперед. Они не слушали меня, а может, я и не сказал ничего, а только хотел сказать, размахивая руками и ногами. Солома под их сапогами была сырой, и тот, в фуражке, уже навел на меня автомат, и все четверо выстрелили. Мне вспомнилась собака, вода для ног и бедро Маргит, на котором еще вчера лежала моя рука, когда я засыпал…

Перевод Л. Васильевой.

Иштван Эркень

СКОЛЬКО ЖИВЕТ ДЕРЕВО?

Банне зажгла свет. На дворе было еще светло, но с тех пор, как фронт стал подступать ближе, она старалась не дожидаться наступления темноты. Тем более сегодня: дома она была одна, а на улице туман клубился так густо, что изгородь, всего в нескольких шагах от окна, терялась из виду.

Банне достала большой бидон для смальца, поставила на плиту кастрюли. Едва она успела всыпать соду в кипяток, как в дверь постучали. Она вздрогнула. Отдернула занавеску.

Это были не немцы.

На пороге стояла женщина.

— Здесь живет Шандор Бан?

— Я его жена, — ответила Банне.

Пришелица выглядела старомодно. На неухоженных седеющих волосах нелепо торчала похожая на горшок шляпа, какую можно увидеть только в фильмах двадцатилетней давности. Ручку допотопного зонтика венчала голова попугая с двумя черными стеклянными бусинками-глазками.

— Я пришла по объявлению.

— По какому объявлению? — удивилась Банне.

Они давали объявления только ранней весной и поздней осенью, но уж никак не зимой.

Однако гостья открыла видавший виды ридикюль, доверху набитый всяким хламом, — от необходимых дамских мелочей до ненужных предметов, хранимых, видимо, как память; можно было подумать, будто она носила с собой все свои вещи. Она начала выкладывать содержимое сумки: пачку пожелтевших писем, перевязанную тесьмой, старые карманные календари, фотографии, аптечные пузырьки, использованные билеты в кино и пустой, но все еще издающий слабый запах флакончик из-под духов. На фотографиях с обтрепанными, помятыми уголками была изображена молодая женщина в шляпе с пером — где с овчаркой, где без нее, — но лицо женщины разглядеть было трудно.

Звеня никелевой мелочью, брелками и ключами, седеющая женщина наконец отыскала измятый клочок газеты с объявлением, на котором можно было разобрать только набранные крупными буквами слова: «Бан Шандор, выращивание саженцев, Тэт».

— Да, это здесь, — сказала Банне. — Но хозяина нет дома.

— А я хотела вернуться с пятичасовым…

— Муж будет поздно, — сказала Банне. — Пошел в деревню, завтра мы свинью режем.

Женщина беспомощно огляделась. С ее бледного лица, как с потрескавшейся стены штукатурка, сыпалась пудра. Внешне ее лицо ничего не выражало, но в самой этой маске бесстрастия было нечто трогательное. Так клоун с обсыпанным мукою лицом плачет без слез.

Банне и цен-то не знала. Они полтора года как поженились, и муж все дела по-прежнему вел сам. Он брал ее с собой лишь в лесопитомник сажать черенки, да и то разве что в хорошую погоду. Но все-таки она спросила:

— Может, я могу чем помочь?

— Мне хотелось бы купить кое-что, — проговорила седеющая женщина.

— Декоративных деревьев у нас нет, — сказала Банне. — Только фруктовые деревья — саженцы.

— Мне все равно, — неуверенно проговорила покупательница. — Лишь бы красивое…

— Есть четырехлетние деревца, — предложила Банне.

— Я и сама не знаю, — сказала женщина, все так же неуверенно оглядываясь. — Пожалуй, какое-нибудь дерево побольше.

— Обычно этим занимается мой муж, — сказала Банне. — Но, если вы немного подождете, я покажу вам питомник.

Она прокипятила кастрюли, чистым полотенцем вытерла их, выплеснула воду во двор. Молодая хозяйка, невысокая женщина с округлыми формами, двигалась так легко и красиво, что от нее не отвести было глаз. Незнакомка даже заговорить не решалась, пока Банне, кончив хлопотать по кухне, не вытерла насухо рук.

— Вы ждете ребенка? — спросила она.

— Да, — ответила Банне.

— Мы можем идти? — спросила женщина и повесила на руку своего попугая.

Земля была слякотной. В своих туфлях на высоких каблуках женщина ступала неуверенно.

Минут пять они шли по направлению к горе. Словно многие сотни бледных карандашных штрихов, маячили в тумане молодые деревца.

— Это все джонатан, — показывала Банне. — А там батул. Это ранет. Это пепин лондонский, — объясняла она по пути. — Здесь