Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли
— Вы сердитесь, сэр, — испуганно проговорил Осборн.
— Надеюсь, нет, — ответил Фолкнер, который действительно почувствовал, как в нем вскипает негодование, и вовремя сдержался. — Сердиться на труса ни к чему; мне вас жаль, вы раскаетесь, но будет слишком поздно.
— Не говори так! — воскликнула Элизабет. — Не говори, что он раскается, когда будет слишком поздно! Он ведь уже раскаивается, ведь правда, мистер Осборн? Вы зря боитесь; вам прекрасно известно, что мистер Фолкнер слишком благороден и не станет подвергать вас опасности, чтобы спасти себя; мало того, он не боится смерти — лишь бесчестья и вечного ужасного позора; такой страшный конец должен пугать даже его, а вы… Нет, вы не можете, хладнокровно и спокойно все продумав, предать его такой судьбе! Не можете, я вижу, что вы на это не способны.
— Элизабет, довольно! — разгневанно прервал ее Фолкнер. — Я не позволю, чтобы ты умоляла этого человека спасти мою жизнь и даже мою честь; пусть случится худшее, пусть меня осудят и повесят — я все выдержу, кроме унизительных воззваний к такому человеку.
— Теперь мне все ясно, — сказал Осборн. — Я решил; поступайте со мной как знаете; я этого боялся, но считал себя сильнее; поступайте со мной как захотите, зовите надзирателя; я сдамся. — Он побледнел как смерть и, спотыкаясь, направился к стулу.
Фолкнер повернулся к нему спиной.
— Сэр, уходите, — повторил он, — я отказываюсь принять вашу жертву.
— Нет, отец, нет! — нетерпеливо выкрикнула Элизабет. — Не отказывайся, прими ее, и прими с благодарностью; хотя это и не жертва вовсе, мистер Осборн, уверяю вас, это не так; все намного проще, чем вам кажется. Вас не посадят в тюрьму; никто не знает о вашем приезде, и стоит вам согласиться дать показания, как вам тут же даруют прощение. Вы станете свидетелем, а не… — Тут ее голос дрогнул, и она повернулась к Фолкнеру со слезами на глазах.
Осборн заметил перемену чувств; заверения Элизабет тронули и подбодрили его, он надеялся, что ей можно верить; прежде он слишком боялся и пребывал в таком смятении, что, даже не слушал толком, что ему говорили, и думал, что его самого станут судить, а уж помилуют потом или нет — еще не решено. Но теперь на него подействовали молодость, прямота и обезоруживающая красота Элизабет; она развеяла его страхи; он обрел способность ясно мыслить и еще раз поразился внешнему виду своего бывшего благодетеля. В его чертах читались достоинство и стойкость, страдания и выдержка; он производил впечатление человека по натуре благородного, но сломленного судьбой, о чем свидетельствовало его властное, но измученное страданиями лицо; он напоминал остов некогда великолепного корабля; его упадок был настолько величавым, а на его высоком и открытом челе, испещренном болезненными морщинами, читалась такая неподдельная невиновность, и настолько благородно-сдержанным было его лицо, побледневшее от заточения и пережитых мук, что Осборн ощутил смесь жалости и уважения, вскоре пересилившую все остальные чувства.
Перестав бояться и глядя на своего покровителя со слезами, которыми он словно заразился от Элизабет, Осборн шагнул вперед.
— Простите меня, мистер Фолкнер, — промолвил он. — Простите мои сомнения и трусость — да, можете называть меня трусом, если угодно; я прошу об этом забыть и разрешить мне за вас заступиться. Надеюсь, вы не отвергнете мое предложение: хоть и с запозданием, оно идет от сердца.
Фолкнер не стал изображать холодность; его лицо осветила сияющая улыбка, и он протянул Осборну руку.
— Благодарю вас от всей души, — ответил он, — и глубоко сожалею, что вы пострадали из-за меня; это я совершил преступление, а вы были лишь исполнителем; понимаю, как тяжело вам подвергаться подобным испытаниям из-за связи со мной, но вам ничто не грозит; я лучше погибну самой ужасной из смертей, чем подвергну вас опасности.
Элизабет, торжествуя, написала короткую записку и вызвала мистера Колвилла, чтобы тот немедленно все устроил.
— А Джерард, отец? — спросила она. — Мы должны написать мистеру Невиллу и отозвать его из далекого и бесполезного путешествия!
— Мистер Невилл в Ливерпуле, — сказал Осборн, — я видел его в день приезда; он, кажется, искал меня, и, клянусь, Хоскинс меня выдал. Мы должны быть настороже…
— Мистера Невилла бояться не стоит, — ответила Элизабет. — Он благородный, великодушный человек и добивается правды и справедливости. Он верит в невиновность отца.
Тут их прервали; вошел адвокат. Он и не надеялся увидеть Осборна и не мог поверить в свою удачу. Осборн уже начал сомневаться, тревожиться и что-то подозревать, и адвокат поспешно увел своего «посланника небес», как он его называл, чтобы тот дал показания и приготовился сдаться властям. Фолкнер же остался наедине с приемной дочерью.
В этот момент они получили награду за все свои несчастья; окрыленная надеждой Элизабет опустилась перед Фолкнером и обняла его колени, в восторженном приступе благодарности вознося хвалу небесам. Фолкнер тоже ликовал, но к благодарности за спасение, на которое он и не надеялся, примешивались унижение и уязвленная гордость. Его надменный дух противился мысли, что теперь он в долгу перед таким ничтожным человеком, как Осборн. Лишь после нескольких часов размышлений, когда в нем вновь проснулись угрызения совести из-за судьбы Алитеи и пробудилось желание оправдать ее перед всем миром, когда он вспомнил о любви своей преданной дочери, он смог успокоить бушевавшие в сердце страсти и вновь обрести стойкость и смирение, которые постоянно стремился в себе развить.
Сладкозвучный голос Элизабет развеял эти шторма и вознаградил его за самообладание, что наконец к нему вернулось. Невозможно было не разделять ее счастья и не радоваться любви ее кроткого, но такого храброго и верного сердца. Когда Элизабет ушла, и очутилась в своей одинокой комнате, где Джерард совсем недавно ее навещал, и стала думать о нем, мысленно благодаря за все, она стала еще счастливее и перед сном написала ему письмо с рассказом о случившемся. Это письмо он и получил в Ливерпуле, когда собирался во второй раз отплыть в Америку; именно поэтому он передумал плыть. Он немедленно выехал в Лондон, чтобы сообщить леди Сесил хорошую новость.
