Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак
Великие беды и недуги охватили родину. И если вы, египтяне, желаете ей исцеления, то лучшим лекарством от всех напастей явится единение ваших мыслей и чувств и ваше согласие искренне и честно служить нации, родине и вере. Воистину, если вы объединитесь, вы преодолеете любые препятствия и добьетесь высшей славы.
Перевод О. Голузеева.
В ЧЬИХ ИНТЕРЕСАХ ДЕЙСТВУЮТ АНГЛИЧАНЕ В ЕГИПТЕ?
Англичане и их марионетки часто утверждают, что они оккупировали египетскую землю, чтобы навести на ней порядок и научить египтян самостоятельно управлять своей страной. Однако всякий раз, когда мы добиваемся от них исполнения обещанного, они отвечают: «Посмотрите, разве была ваша страна так прекрасна и великолепна? Была ли у вас раньше такая организованная армия и такие упорядоченные финансы?» И, не знай мы истории, они бы, пожалуй, сказали, что и пирамиды возведены ими. Но если бы англичане оценили свои действия справедливо и беспристрастно, они бы увидели, что в Каире, благоустройством которого они гордятся, в порядок приведены лишь те кварталы, где проживают иностранцы. Они бы увидели, что эта мощная армия, которой нам следует гордиться, используется в интересах одной лишь Британии. Они бы увидели, что финансы упорядочены лишь для того, чтобы господа англичане могли получать такое жалованье, какого не получает ни один правитель в своей стране!
Мы неоднократно слышали, как английские политики, когда их спрашивали о сроках эвакуации, говорили: «Бесчестно было бы с нашей стороны покинуть Египет, когда Судан отделен от него и может угрожать ему в любое время». И вот теперь Судан завоеван — завоеван именем хедива{25}, на египетские деньги и при участии египтян. И как же поступили англичане с нами в Судане? Оставили ли они его нам, а нас — ему, и покинули ли они нашу страну, храня свою честь и исполняя обещания? Нет, совсем нет. Ведь в английском политическом лексиконе слово «честь» имеет лишь одно значение — стремление к порабощению наций любыми средствами. И горе тем правителям и народам Востока, которых прельстят напыщенные слова европейских политиков!
История английской оккупации убедительно показывает, что оккупанты стремятся овладеть страной, подавить живые чувства египтян и лишить их всякой власти и всех богатств. Ярким примером этого является проблема канала{26}, о которой совсем недавно рассказала «Иджипшн газетт»{27}. Тогда все узнали, что англичане навязали египетскому правительству разработку несправедливого проекта, отвечающего английским интересам и наносящего вред местному населению, ибо, согласно этому проекту, английской компании предоставлялось право покупки строений по обоим берегам канала после проведения официальной оценки их стоимости.
Можно ли назвать это помощью египтянам? Могут ли подобные действия научить египтян самостоятельно управлять страной и довести Египет до уровня цивилизованной нации? Собираются ли англичане передать эту горестную землю своим соотечественникам, или они намерены оставить в руках египтян то, что те имеют? А если цель англичан состоит в похищении у жителей их собственной страны, то неужели среди египетских министров нет ни одного человека совестливого и милосердного, который нашел бы в себе силы выступить против публичной распродажи родины и нации?
Египет предпочел бы терпеть постоянные мучения со стороны англичан, нежели видеть, что его сыновья, которых он воспитал и избрал своими служителями и защитниками, становятся орудием в руках оккупантов. Ведь для людей особенно тяжки несчастья и беды, причиняемые теми, от кого они ожидают добра. А если наши министры считают, что они не могут выступить против англичан, что они являются лишь исполнителями воли оккупантов, то как они могут занимать министерские посты, не чувствуя своего позора?
Неужели наши министры все еще думают, что англичане — нация цивилизованных людей, которые испытывают сострадание к Египту и египтянам, и что все их действия — сплошное для нас благо? Я не знаю, но, может быть, Аллах, хвала ему, даровал нам разум и зрение, отличные от тех, которыми он наделил господ министров, и потому они видят в действиях англичан благодеяние для всех нас? Наш же скромный разум говорит со всей очевидностью, что англичане в Египте извлекают благо для самих себя и своих соплеменников, нанося вред нам и нашей любимой родине, и что они заставляют египетское правительство действовать исключительно в собственных интересах.
Если при ситуации, создавшейся в Египте, это правительство ничего не делает для египтян, то что должна делать нация? Ждать сострадания от людей, лишенных жалости, или ждать добра от тех, кто видит добро в причинении ей зла?
Теперь, когда нация подвергается двойному угнетению со стороны правительства и оккупантов, обязанности египтян обозначились вполне отчетливо. Их самым священным долгом является избрание Комитета, который защитил бы их и привлек бы к их требованиям внимание других народов; это остановило бы притязания оккупантов, они узнали бы, что нация продолжает существовать, что у нее сохранились живые чувства и что среди ее сыновей есть такие, кто может защитить ее и отстоять ее интересы и законные права.
Перевод О. Голузеева.
МУСТАФА АЛЬ-МАНФАЛУТИ{28}
Из книги «СЛЕЗЫ»
СИРОТА
В самой верхней комнате соседнего дома с недавнего времени поселился юноша лет девятнадцати-двадцати. Я решил, что он учится в одной из высших или средних школ. Обычно я видел нового соседа из окна своего кабинета, расположенного напротив его комнаты. Это был худой, бледный, грустный молодой человек, который часто сидел в углу при свете ярко горящей лампы. Он то читал какую-нибудь книгу, то писал в тетради или что-то учил наизусть.
Я не обращал на него особого внимания, пока несколько дней тому назад в холодное зимнее время не возвратился домой после полуночи. Войдя за чем-то в свой кабинет, я увидел его. Юноша сидел на своем обычном месте перед лампой, уронив голову на тетрадь, раскрытую перед ним на столе. «Не выбился ли он из сил после упорных занятий и бессонных ночей?» — подумалось мне. Заметив, что его веки смежил короткий сон, я мысленно поторопил юношу отправиться в постель и не уходил со своего места, пока тот не поднял голову. Тут я разглядел его глаза, мокрые
