Будь что будет - Жан-Мишель Генассия
Те, кто до сих пор враждебно относился к Даниэлю, в конце концов усомнились в своей правоте, сказав себе, Если такой уважаемый офицер, как Пьер Делейн, с ним дружит, часто ужинает и представляет знакомым как близкого товарища, значит он один из нас.
Каждое воскресенье Даниэль готовил отчет и по телефону передавал собранную информацию отцу, поскольку в этот день на работе никого не бывало, но отец считал, что сведения не слишком точные, Это естественно, я не вхожу в ближний круг и никогда не войду, при мне они по-прежнему соблюдают осторожность, но здесь все бурлит. Несколько недель спустя, когда они с Пьером ужинали в офицерской столовой Адмиралтейства, тот дождался, когда официант уйдет, и наклонился к Даниэлю, Тут такое дело, мне посоветовали держаться от тебя подальше, потому что ты работаешь на своего отца, я знаю, что мне ты не стал бы врать, но если это правда, скажи отцу, что армия на нашей стороне и что мы раз и навсегда избавимся от всех, кто предал нашу страну.
– Последний раз, когда мы говорили с отцом, я просто рассказал, как у меня дела. А ты должен знать, что если однажды я тебе понадоблюсь, то я тебя не предам. Вы идете по ложному пути, вы переоцениваете свои силы, в армии раскол, но большинство остается лояльным и не пойдет на авантюру, обреченную на провал. Де Голль победит, потому что за ним страна.
– Не бывает обреченных сражений. Поверь, с французским Алжиром еще далеко не покончено.
* * *
На полигоне в Хамудии, в бетонном бункере, где были установлены датчики, температура достигала сорока градусов, несмотря на кондиционеры. Приборы выходили из строя один за другим. Некоторые измерения невозможно было выполнить, резервы запчастей истощились, а поставщик мог привезти новые не раньше чем через два месяца, поскольку некоторые компоненты доставлялись из Англии. В полдень термометр показывал сорок восемь градусов, с каждым днем воздух нагревался все сильнее, ветер обжигал. На старте, чтобы избежать этого неудобства, решили не проводить взрывов до конца февраля, но однажды вечером на совещании полковник вдруг объявил, что сроки сдвинуты, причем он не смог объяснить это иначе, как приказом из Парижа. Как нам сообщили, цель четвертого испытания – симуляция ядерной войны и проверка реакции военных и оборудования после взрыва бомбы. Само решение исходило исключительно от армии, а там нашего мнения не спрашивали – КАЭ превратился в простого подрядчика, который занимался взрывом и изучением его последствий на местности. Эта перемена произошла неожиданно, поскольку до сих пор основной нашей задачей было уменьшить размеры бомбы, чтобы ее мог нести будущий истребитель-бомбардировщик «Мираж IV». Пришлось срочно изобретать защиту для трехсот пехотинцев, которые разместятся в трех тысячах метров от эпицентра, а через двадцать минут после взрыва перебазируются ближе, и для пятисот штатских и военных специалистов, которые будут производить замеры вокруг. Для изучения физиологического и психологического воздействия взрыва на людей и технику из Западной Германии ожидались танки «Паттон» вместе с экипажами. Когда нам зачитали эти инструкции, за столом воцарилась гробовая тишина – мы в КАЭ считали, что не готовы проводить испытания на людях. Единственной информацией, которой мы располагали, было то, что рассказали американцы о своих испытаниях в Неваде, но она была неполной, хотя их аппаратура и ресурсы были гораздо мощнее наших. Ответ нашего полковника был предсказуем, Это приказ. Дата взрыва была назначена на первое мая.
– В такие сжатые сроки мы не успеем, – сказал шеф.
– Это приказ.
Моей задачей была установка устройств дозиметрического контроля с помощью пленки. Это были контейнеры для измерения полученной радиации, поставляемые армией, – их разработали по образцу тех, что детектируют рентгеновские лучи в клиниках, и взяли ту же систему подсчета. После первого же взрыва мы поняли, что не справляемся с проявкой десяти тысяч пленок «Кодак» для каждого испытания плюс контрольные съемки. Но для этой задачи мы могли использовать лабораторию КАЭ в Алжире, которая была оснащена лучше, а также делать там мониторинг состояния здоровья, классификацию и анализ десятков тысяч снимков, и я поручила часть этой адской работы нашему новобранцу. Предполагалось также расставить манекены, набитые семьюдесятью килограммами риса, на расстоянии от ста до трех тысяч метров от эпицентра через равные промежутки и закрепить на них дозиметры, другие манекены разместить в танках и штабных машинах или на песке спиной к взрыву, вместе с манекенами посадить крыс, коз и кроликов, чтобы измерить дозы, полученные в окрестностях. Но настоящая проблема, эффективно решить которую так и не удалось, – как снять дозиметры с манекенов, оборудования и животных, чтобы избежать паразитного излучения из-за радиоактивных осадков, ведь именно во время этой операции воздействие радиации наиболее сильное. Полковник мог выделить максимум два десятка солдат, и я составила шесть команд по три добровольца, чтобы охватить всю площадь, в седьмую группу вошла я сама и еще двое. Тренироваться оказалось тяжело – мы с трудом ковыляли в защитных костюмах, будто водолазы, лабораторные перчатки были неудобными, а в масках ничего нельзя было разглядеть в двух метрах, к тому же мне стоило невероятных усилий подчинить себе военных, которые с крайней неохотой выполняли приказы женщины.
Разгорелся пустопорожний спор: мужчины не желали надевать противогазы, утверждая, что они в них задыхаются и не могут общаться друг с другом, и требовали, чтобы им выдали более удобные противопылевые маски. Я горячо возражала – маски не защитят от радиации. Обстановка накалялась, в результате солдаты и младшие офицеры, которые должны были мне подчиняться, развернулись и ушли. Инцидент дошел до самого генерала, командующего базой, он задумался, потом отрубил, Пусть делают что хотят, не время нервировать личный состав.
Должна признать, мы не ждали новых веяний, до нас не доходили все эти слухи, которые повсюду расползались и обмусоливались. Нам никто ни о чем не сообщал, наша команда жила в своем пузыре, работая по шестнадцать часов в день, чтобы успеть к первому мая, к тому же наша задача поглощала нас целиком и полностью.
Эта новость прозвучала как гром среди ясного неба – в субботу двадцать второго апреля 1961 года в столовой главного лагеря в Реггане один из коллег включил радио, чтобы узнать прогноз погоды, и мы услышали объявление о том, что четверо пятизвездочных генералов подняли восстание. Армия
