Руны земли - Георг Киппер
– Товар бедного странника цел, может быть, он по нерадивости не укрыл его от дождя, тогда, конечно, кое-что он потерял… Стекло и присадки для его плавки, пряности и бальзамы, – я правильно разобрался в твоих бедных пожитках?
– Пройдя такой путь от Болхара до этих мест Гога и Магога[129], не повезу же я сюда нечто нестоящее того! Так что товар соответствует пройденному пути и пережитым опасностям. Я прошел путь с хазарским отрядом до Болхар вверх по Итыл-реке, и оттуда два месяца пути еще выше вверх по притокам этой реки… Мы двигались по жутким лесам, где живут звероподобные молчаливые дикари, и очень надеялись отдохнуть в хорошем обществе на зимовке в Алдоге-крепости… Тудун Эгиль принял меня хорошо… Но… Но правильно ли я понял тебя, достойнейший из каганов, что мой товар цел и даже все еще принадлежит бедному страннику?
– В Хольмгарде нет стекольной мастерской, поэтому не хорошее общество Алдейгьи тебя интересует, а надежда хорошо продать свое стекло. За достойное вознаграждение, разумеется, ты получишь обратно весь свой товар, и я обеспечу твой безопасный путь до Алдейгьюборга. Но особенно я буду рад продать тебе живой товар и снарядить тебя в обратный путь, если ты хорошо заплатишь за меха и девушек, которых мы предложим тебе, а ты пообещаешь советовать и другим купцам торговать через Алдейгьюборг, а не через Себорг или Дуна-реку.
– Я был бы рад такому развороту событий, но все зависит от того, чем кончатся мои переговоры в Алдейгье.
– Вряд ли ты отправился в такой путь, не зная, за сколько сможешь продать свой товар и для кого его везешь.
– Вот окажемся в Алдейгье и посчитаем, – вдруг резко сказал Менахем.
Сигмунд усмехнулся – он не собирался получить кратковременную прибыль, вытряхнув из купца все серебро прямо сейчас.
* * *
Сигмунд заметил появившегося Инги и подозвал его.
– Давно ли ты слышал о брате своего отца, о Свейнбьёрне?
– Года три назад он ушел на семейном ушкуе вверх по Лауге, на восток, и с тех пор от него не было вестей.
– Эти люди с реки болхар говорят, что там у них известен какой-то Свейнбьёрн Лосось, сын Ивара; поговори с ними, я хочу знать, не твой ли это родственник.
Инги начал разговор на морском языке, но перешел быстро на лесной, так как болхарский хёвдинг Галыб хорошо знал язык подвластных ему мери, морденс и других сакалиба, так что с трудом, но им удавалось понимать друг друга. Теперь Туки еле успевал переводить для Сигмунда разговор Инги с Галыбом – оба легко подбирали слова и знаки, чтобы понять друг друга. Судя по всему, у болхар в вэрингах действительно оказался дядя Инги, младший брат его отца, Свейнбьёрн, или, как его звали в семье, Свен Высокий. Дядя Инги даже в родных краях выделялся своим ростом, а низкорослых болхар приводил в трепет и восхищение своими размерами и силой. Желтые глаза, тяжелая челюсть, могучие руки и быстрые ноги заслуживали восхищения, но, видимо, и головой Свейнбьёрн не посрамил род Мудрых Лососей, так как отец Галыба приблизил его к себе и сделал не только предводителем личной стражи, но и отдал в его ведение весь сбор податей на реке с проходящих купцов.
– Он щедр и весел с людьми, его у нас все любят, он обучал меня управлять кораблем, и он же показывал, как вы бьетесь на секирах и мечах, – всех моих людей обучил ножной борьбе, и мы занимались подсечками и зацепами ногами без помощи рук… Мы его зовем, помня о родовом прозвище, Акбалык, и он не обижается.
– Почему белая рыба?
– Он белый, большой и плавает как рыба, и имя рода вашего Лосось. Еще и волосы его совсем поседели, вот как у кагана…
Сигмунда очень занимало известие о младшем брате Хельги, так что он не останавливал разговор Инги.
– Почему он сам не пошел с вами? – спросил Инги.
– Мой отец не отпустил его, попросил остаться еще на год… Но Акбалык… извини, Свейнбьёрн дал мне несколько своих людей, и они очень много сделали, чтобы мы прошли так далеко.
– И где же эти люди?
Галыб только сжал зубы и поглядел на Сигмунда. Тот, выслушав перевод, понял, что теперь его черед задавать вопросы. Оказалось, что часть людей из отряда Свейнбьёрна-Акбалыка, переданного Галыбу, выжило в бою на озере.
Хёвдинг велел привести не только тех норвежцев, что захватил Хавард, но и всех захваченных в Хольмгарде. Их привели, измученных долгим сидением в хлеву, и других мокрых, что сидели с болхарами в клети. Галыб заулыбался: среди тех, кого взяли в самом Хольмгарде, оказался еще один из его руотсов.
– Кто из вас гёт? – спросил Сигмунд пленных.
– Ну, я из этого гнилого народца, – выступил чем-то похожий на Хаварда невысокий и холодноглазый человек, захваченный на корабле Эгиля.
– Ты что, изгнанник или вне закона, что так говоришь?
– Нет, я не изгнанник, я ушел со Свейнбьёрном по своей воле, и я не совершал того, за что объявляют вне закона… Просто не очень люблю, когда человек держит опору не в себе самом, а в том, к чему его причисляют.
– Ты же понял, что мы из Гётланда, ты мог бы сказать хотя бы после боя, ведь мог легко угодить в Хель.
– Мой напарник Кнут был болен и не поехал с нами на охоту… Хей, Кнут, смотрю, погодка пошла на пользу твоему жару?
– Хей, Эрлинг, ты мокрый как ерш и даже не дрожишь. А меня вот знобило всю ночь, но легче не стало!
– Так вот, – продолжил Эрлинг. – Этот Кнут – свей, но он мой односкамеечник… Мы вместе ушли со Свейнбьёрном три года назад. И я очень рад, что кто-то выжил из нашего отряда, но что, по-твоему, может Кнут сказать гётам? Гётам, которые ненавидят свеев за своими столами, но не хотят умирать на войне против тех, кто больше озабочен покупкой краски для глаз да новыми украшениями, словно они женщины! Что он может сказать людям, которые больше озабочены красотой ткани и песнями для вечеринок про девичьи переживания, чем…
– Осторожно, Эрлинг, не стоит говорить ничего такого, что будет трудно поправить, – Сигмунд повысил голос. – Я объявил своими гостями хёвдинга Галыба и купцов Менахема и Яакова, и вы,
