Руны земли - Георг Киппер
Это были болхары с огромной восточной реки Адыл, или Итыл[127], текущей через их земли в Хазарланд и далее в море, по которому идут в сторону Серкаланда. Сигмунд прищурил глаз, удача сама шла в руки – это были люди с того самого серебряного пути, с той главной его части, выход на который так много значил в последнее время для конунгов и свеев, и гётов.
Самый разговорчивый из них звался Бахтиер, из его слов и маханий руками стало понятно, что их путь до этого озера занял всего две луны. Не так много для странствующих годами. Местные бейляры[128], Эгиль с людьми, перед тем как отпустить дальше по реке к Алдейгьюборгу, повезли их хёвдинга Галыба вместе с купцами-иудеями, Менахемом и Яаковом, на охоту за озеро, но до сих пор никто не вернулся.
Гёты рассмеялись, глядя на Хаварда. Тот изобразил участие и тревогу, что купцы и их люди так долго не возвращаются с охоты. Не всегда угадаешь, кто ты здесь – охотник или что-то противоположное. Бахтиер встревожился, заподозрив в ухмылках Хаварда неладное. Наконец Хавард признался, что у него на корабле в загородке для скота кроме двух пленных норвежцев сидят два темнорожих бородача в расшитых длиннополых одеждах и еще пара раненых, похожих как раз на этих вот болхар. Сигмунд потребовал привести их, и Хавард, вздохнув, сам пошел, решив заодно проверить стражу у кораблей, да и проветриться.
Ветер прыгнул в его лицо как лесная кошка, струи дождя не падали, а неслись вдоль земли, разбиваясь в пыль на столбах и стенах. Сурово это озеро Ильмери и, действительно, своенравно. Стражников нигде не было видно. У берега сила ветра была еще больше, здесь он свирепо гудел в снастях кораблей. Под перекинутой через опущенный рей парусиной шла своя попойка, так что никто и не заметил, что сходни уже всплыли, а веревки натянулись. Вода в реке поднялась и стремительно прибывала. Люди, пришедшие с Хавардом, сразу проверили и переукрепили причальные концы, подтянули снеккью ближе к берегу и взошли на борт. Только теперь повылезали пьяные охранники. По приказу Хаварда стражники вытащили продрогших пленников из скотной загородки и столкнули их в воду.
– Пусть умоются, а то провоняли свиньями…
Стучащих зубами, бледных пленников выволокли из воды. Глаза двух купцов горели в ожидании смерти. Они попробовали запеть свои песни, но замолкли под тяжелыми кулаками. Один из болхар – без рубахи, с пробитыми ребрами и с израненной ногой – почти не мог идти и валился на каждом шаге в грязь. Его пробовал поддерживать второй, похожий по одежде на болхар, но лицом больше походящий на иудеев. Следом шла пара северян, безучастно ожидая смерти.
– Ну и погода! Словно Хель всплыл на землю! – отряхиваясь, вошел Хавард в жарко натопленный халл. – Вот эти люди, Сигмунд.
Болхары, стоявшие все так же посреди халла, увидев своего раненого товарища, бросились к нему.
– Эти двое лохматых, верно, купцы… Старикан во время боя прятался под ковром, а другой, молодец, пытался сражаться, но Гирд его оглушил… видишь, ухо раскроил… А этот нежилец, которому они так радуются, кто он? Спроси у них, Туки!
Туки поговорил с возбужденными болхарами.
– Говорят, это их хёвдинг… Галыб.
Галыб дрожал всем телом и не смотрел на окружающих, мокрые косы упали вокруг шеи. С усилием он снова поднял лицо, рядом стоящий, несхожий с другими болхарин подхватил его под руку.
Иудеи, щурясь от множества светильников, озирали страшные рожи и голые потные плечи дикарей, на извивающиеся молодые женские тела. Жарко пахло потом, срамом, блевотиной. В центре северной скамьи высился полуобнаженный громила с коротко стриженной бородой. У его ног куталась в плащ одна из самых дорогих рабынь, за которую они собирались взять большой куш на багдадском рынке. Хмельные глаза громилы как плугом прошли по душе их. Словно воочию увидели они пир Вальтасара.
– На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжуся вовек. Боже мой! Избавь меня из руки нечестивого, из руки беззаконника и притеснителя. Ибо чужие восстали на меня, и сильные ищут души моей… От всех беззаконий моих избавь меня, не предавай меня на поругание безумному. Господи, услышь вопль души моей… Сердце мое трепещет, оставила меня сила моя, и свет очей моих, и того нет у меня.
Громила, чуть наклонившись в их сторону, что-то проговорил, скаля зубы, и холод сжал сердце – казалось, разорвут сейчас на части дикие приспешники его, но нет, их только вытолкали наружу, под секущий дождь, теперь уже со всеми болхарами, протащили по грязи и заперли в клеть. Из книги жизни их вычеркнут не сейчас.
– Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы понесть в руке своей. Какая же польза ему, что он трудился на ветер? Действительно, выкидыш счастливей его… Господи, Господи, как холодно мне!
* * *
Инги ушел в ригу к Торфинну-лекарю. Остаток дня он просидел рядом с Эйнаром. Даже слабого дыхания не было заметно, но ведь вчера Эйнар убил могучего берсерка, и это значит, как сказали бывалые воины, что Эйнар сам человек Одина-аса.
Инги в своих молитвах обращался к Отцу древних песен на древнем языке – Воден-анс. Ведь этот анс славен тем, что умеет путешествовать в разных обличьях, поэтому Инги надеялся, что Эйнар еще вернется из своего путешествия, в которое его столкнул берсерк. Он играл другу на каннеле, но тот не просыпался.
Как помочь человеку вернуться из странствий по другим мирам, Инги не знал. Он обращался с молитвой к Водену и Фрее, он просил помощи у Гордой Илмы и ее лесных нойд. Он пел и говорил висы для Эйнара, он чертил руны на его лбу и руках, но тот не просыпался. На всякий случай Инги поставил рядом с Эйнаром чашу с элем и очищенную луковицу с куском хлеба. Он уже собирался вставать, когда к Торфинну пришла Ингигерд. Дочь конунга
