Дар рыбака - Джулия Р. Келли
Она оглядывает их обоих, сначала мальчика, потом Дороти. И отходит в сторону.
– Что ж, заходи.
В лавке миссис Браун подносит к лицу Дороти лампу. Что она в ней разглядела, Дороти не знает, но миссис Браун кивает, будто в чем-то убедившись, и говорит:
– Идем.
Она ведет Дороти в кладовую, где, видимо, еще недавно хлопотала, судя по еле ощутимому шлейфу тепла, идущего от прогоревших поленьев. Она бережно подхватывает мальчика на руки.
– Подкинь в очаг полено, Дороти. Я сейчас вернусь.
За мальчика Дороти не беспокоится, раз уж он с миссис Браун, и, подкинув полено в очаг, дожидается, пока огонь не разгорится до яркого пламени, а затем тихонько садится на стул.
Немного погодя миссис Браун приходит обратно. Указательным и средним пальцами она держит два стакана. Один стакан она подает Дороти, а сама из-за мешков с мукой достает бутылку виски и подтаскивает к очагу еще один стул.
– Где он?
– Наверху, спит с Рэбом под двумя одеялами. За него не беспокойся.
Слегка поморщившись от боли, она наклоняется и наполняет стакан Дороти.
– Так чего же ты хотела, Дороти?
Миссис Браун залпом осушает виски, подливает себе еще и ставит бутылку на пол.
– Это все из-за меня. Это я виновата.
– В чем именно?
– Во всем. В том, что случилось с Моисеем. Я не закрыла щеколду. Когда ему было четыре, я поставила вторую щеколду, потому что… – И она роняет голову на руки. – Он уже не первый раз выбирался из дома. И в ту ночь – когда налетела буря, – я ее не закрыла. Хотя до этого я никогда не забывала о таких вещах, никогда.
– Выпей виски, Дороти.
Миссис Браун тихонько приподымает донышко стакана.
– Ну же.
И сама отхлебывает из своего.
– Я все знаю.
Дороти поднимает на нее глаза.
– В каком смысле знаете?
– Ты сама мне сказала.
– Как это, когда?
– Я никогда не забуду, как ты в одной ночной рубашке металась по Отмели в поисках сына. И я дала тебе свое пальто.
– Так это были вы?
– Я уж думала, ты насмерть замерзнешь. Сама чуть насмерть у тебя не замерзла. – И она едва не улыбается. – Мыкалась по всему дому, искала одеяла, чтобы тебя отогреть. А ты поначалу совсем помутилась в рассудке, сама не своя была. Тогда ты мне и рассказала.
Миссис Браун опускает глаза на стакан и тут же смаргивает.
– Все твердила про щеколду, снова и снова. А потом впала в ступор.
– Но почему я столько лет об этом даже не помнила?
– О чем-то просто-напросто не хочешь вспоминать. Слишком тяжела эта ноша.
Она берет Дороти за руку.
– Ты ни в чем не виновата, Дороти. Это была ужасная трагедия. – Она качает головой. – Бессмысленная и беспощадная.
– Но…
– По правде говоря, мы не такие уж и разные. Делаем все, что в наших силах, но, говоря по правде, все равно на каждом шагу ошибаемся. – Миссис Браун с чувством смотрит ей в глаза.
– Ты бы и сама все это поняла, если бы хоть с кем-нибудь поговорила.
Дороти все еще сидит, не шелохнувшись.
– Вы правда так считаете? Совершенно серьезно? Что это не моя вина?
– Я это знаю. Хотя не факт, что ты сама себя не будешь винить. Этим мы все грешим. Я никому и словом не обмолвилась о том, что ты мне тогда говорила, но даже если бы я рассказала… у нас никто не закрывает двери на щеколду. Никому бы даже в голову не пришло… А дети – они ведь те еще сорванцы, и по большей части все обходится благополучно. Но иногда… – Тут миссис Браун осекается и не договаривает.
Дороти отпивает из стакана, и они умолкают, только потрескивают в очаге поленья. Заговаривает Дороти совсем тихим голосом:
– Я раньше отпускала его на Отмель. Он как-то улизнул из дома, а Джозеф его нашел и привел назад, и с тех самых пор так повторялось несколько раз, а я делала вид, будто не понимаю, в чем дело. Я знала, что он в безопасности. Присматривала за ним из окна во втором этаже. Он был таким счастливым, – говорит она и откашливается, – рядом с Джозефом.
Миссис Браун вскидывает брови.
– Он и с тобой был счастлив.
– А мне так не кажется. – И Дороти переводит дыхание. – В том-то и дело, что мне так не кажется.
Дороти закрывает лицо руками и некоторое время сидит не шелохнувшись, только плечи у нее тихонько вздрагивают. Успокоившись, она утирает лицо рукавом, поднимает стакан и вдыхает крепкий, забористый запах. После чего не отпивает, а отхлебывает виски, как положено, большим глотком и прикрывает глаза, чтобы прочувствовать, как оно обжигает язык и горло, обдает огненным шлейфом желудок и по всему телу разливается тепло.
Миссис Браун ласково кладет руку ей на колено.
– С этим всем приходится тяжко, насколько я могу судить. Всем матерям знакомо чувство вины. Я немало повидала их в лавке за все эти годы. И, как по мне, ты от них ничуть не отличаешься.
Дороти молча это обдумывает – то, что она даже не знала, каково приходится другим.
– А вы поняли, что он сказал в тот день в лавке?
Миссис Браун кивает.
– Я в норвежском не сильна, но узнать его всегда узнаю. Он хотел пирожных.
Она улыбается, но тут же принимает серьезный вид.
– А ты не догадалась? Что ты тогда подумала?
– Я… Сама не знаю, что мне в голову взбрело. Он всего пару дней как начал говорить на этом непонятном языке. А до этого произносил только отдельные слова, которые, как мне казалось, я понимала.
Дороти открывает уже рот, чтобы перечислить эти слова, но передумывает.
– Я совершила дурной поступок.
Миссис Браун с невозмутимым видом отвечает:
– Что ж, этим мы все грешим.
Дороти еще немного отпивает виски.
– Я украла телеграмму. Адресованную настоятелю.
На этот раз глаза у миссис Браун округляются.
– Кто бы мог подумать, что ты на такое способна. Но зачем?
И Дороти рассказывает ей, но рассказывает не только про телеграмму, ведь ей нужно начать с начала, и она теперь раздумывает, с чего же все началось, потому что сегодня Дороти чувствует, будто всю жизнь судьба вела ее в эту самую комнату с этой женщиной и к телеграмме в ящике, что кличет мальчика домой. Она рассказывает про Моисея, про
