Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин
Я передал продавцу, а он ростовщику, векселя на четыре миллиона сестерциев, полученные от купцов за индийские товары, и получил «сдачу» — новый вексель на двести пятьдесят тысяч. Еще один на неизвестную мне сумму был оформлен на имя Марка Валерия Мессалы, чуть ли не подпрыгивавшего от счастья, а все остальное вернулось к Квинту Амбросию, у которого было больше поводов скакать от радости, но вел себя спокойно. Мы перекинулись фразами вежливости, выпили за удачное завершение сделки, после чего покинули гостеприимного хозяина, оставив его с девятью клиентами, подписавшими договор. Как догадываюсь, им посоветуют забыть, что сегодня хоть что-то заверяли. Если и когда Марк Валерий Мессала решит по суду отобрать латифундию, уже будет нечем платить клиентам, а римское право утверждает: нет денег — нет свидетелей.
Мне было по пути с ростовщиком, прогулялся до его конторы, предложив по пути:
— Когда он будет продавать домус, извести меня.
— У тебя хватит на него⁈ — удивленно спросил ростовщик.
— Сейчас нет, но года через два, когда Марк Валерий промотает остатки наследства, могут быть, — ответил я.
— М-да, отец собирал по крупицам, а сын разбрасывает горстями, — согласился Квинт Амбросий.
— Уверен, что, именно благодаря таким, ты и стал богатым, — напомнил я.
— Не только им, — возразил он. — Сперва меня к таким не подпускали конкуренты. Да и предложить было нечего. Не буду говорить, с какой суммы начинал, не поверишь.
Еще и как поверю. На самый верх забираются те, кто оттолкнулся от дна. Выросшие в богатстве предпочитают катиться вниз, а не карабкаться вверх.
Дома меня ждал сложный разговор, поэтому не спешил. Вернулся к обеду, лучшей частью которого было вино с виллы. Не высокого, конечно, качества, зато без гадких добавок. Обедали в триклинии за столом и всей семьей. Это становится модным. Раньше женщины питались отдельно и лежа кушать не учились. Флавия нашла домус, выставленный на продажу, осмотрела его. Теперь делилась впечатлениями и прогнозами, на сколько можно будет сбить цену.
— Завтра вместе сходим, посмотришь, — потребовала жена.
— Не пойдем, — ответил я. — Денег на него нет.
— А куда они делись⁈ — возмущенно воскликнула теща, хотя отчитываться перед ней я не обязан.
Флавия промолчала, потому что знала меня лучше.
— Купил латифундию Марка Валерия Мессалы, которая неподалеку от вашей виллы, — проинформировал я.
— Ты купил латифундию Валериев⁈ — не поверил тесть.
— После обеда покажу договор, — пообещал я.
Видимо, удивление отца и громкое имя продавца немного смягчили боль об утерянном домусе, поэтому Флавия, стараясь казаться спокойной, поинтересовалась:
— И за сколько?
— Он хотел пять с половиной миллионов сестерциев, но я продавил до трех и семисот пятидесяти тысяч, — ответил я.
— Очень удачная сделка! — восхищенно похвалил Тит Летилий и тоном бывалого покупателя латифундий заверил: — Она стоит намного дороже!
Зато его жена Цецилия погрустнела, предположив, наверное, что скоро придется переезжать на виллу.
— Зиму проведу в латифундии. Там надо ремонт сделать, накупить много чего, — успокоил я тещу и предложил жене: — Можешь остаться здесь.
— Я поеду с тобой, — произнесла Флавия таким тоном, будто боялась, что, оставленный без надзора, куплю еще одну латифундию.
Да и что ей делать одной в Риме? Могла бы, конечно, найти любовника, но я сразу и недвусмысленно предупредил, что разведусь мигом, опять пойдет в гладиатрисы. Впрочем, она скучает по восторженным крикам зрителей. Вернулась бы, наверное, с радостью. Зато терять богатого мужа и отца будущего ребенка не собирается.
Ночью жена устроила мне допрос с пристрастием:
— Почему ты не сказал, что собираешься купить латифундию? Я, как дура, хожу, выбираю, договариваюсь…
— Говорил, но ты не слышала, — соврал я.
— Когда⁈ — удивилась она.
— Вот видишь, ты даже не помнишь. У тебя только домус был в голове. На все остальное не обращала внимания, — продолжил я.
Такие ситуации бывали ранее, так что Флавия поверила и произнесла расстроено:
— Надо было повторить, чтобы я услышала.
— Я объяснял тебе, что домус — это большие расходы, а постоянных доходов у нас сейчас нет. Если бы что-нибудь случилось, пришлось бы продавать его и начинать сначала. Теперь у нас есть латифундия, с помощью которой заработаем и на домус, причем получше того сарая, который ты выбрала, — сказал я.
— Почему сарай⁈ Очень хороший домус! Лучше, чем у остальных наших! — обиделась Флавия.
Так понимаю, огорчилась из-за того, что не удалось утереть нос подружкам. Надо переменить ее ориентиры.
— Когда увидишь тот, что куплю я, поймешь, почему, — пообещал я. — Пока говори всем, что подвернулась возможность купить с большой скидкой латифундию Валериев — и мы не устояли. Поверь мне, завидовать тебе будут больше, чем из-за какого-то вшивого домуса.
Мои слова нажали на какую-то кнопку в сером веществе жены и переключили ее настроение на положительный лад.
— Ой, я вспомнила! — радостно воскликнула она. — Исполнилась моя детская мечта! Каждый раз, когда мы проезжали мимо латифундии Валериев, я просила богов, чтобы дали мне такую же!
— Вот видишь, боги исполняют твои просьбы по порядку. Так что не спеши. Придет черед и домусу, — предсказал я.
Поскольку боги — это не муж, на них злиться бесполезно и даже опасно, за компанию был прощен и я. Утром Флавия отправилась к подругам, чтобы похвастаться, как боги исполнили ее желание, а она чуть не испортила всё, желая купить домус.
Глава 44
Про два миллиона на ремонт латифундии я, конечно, загнул, но только на то, без чего нельзя было обойтись, ушла четверть этой суммы. Первым делом я нанял пахаря с запряжкой из шести волов, который вспахал поле, огород, междурядья в саду и винограднике, проблемные места на пастбище.
Для остальных работ нужны были рабы, потому что нанимать свободных нерентабельно. В Риме цена на молодого мужчину, не имевшего специальности, колебалась около тысячи сестерциев в зависимости от спроса, предложения и национальности. Выше всех ценились греки, которые заодно помогали хозяйским детям освоить греческий язык. За ними шли спокойные и работящие выходцы с Ближнего Востока. На самом низу были строптивые галлы и на дне — агрессивные германцы,
