Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин
Мы устроились на клиниях. За спиной у каждого стоял раб, который подложил под спину темно-зеленую подушку. Еще один налил нам сладкого белого вина, настоянного на плодах можжевельника и разбавленного водой один к двум, в канфарусы — серебряные чаши для питья с двумя ручками по бокам, между которыми барельефы с Гераклом, издевавшимся над котенком, и короткой широкой ножкой. Следующие три раба поставили на столики каждому по серебряному блюду с солеными зелеными оливками, коквиумами (муку варили в смеси молока, меда и корицы до загустения, а потом резали на кусочки, обмакивали в яйцо, обжаривали в оливковом масле и покрывали медом), глобулями (шарики из сырного теста, обжаренные и покрытые медом), энкитумами (местный вариант пудинга из муки, меда и яиц) и тихоптумами (суфле из взбитых яиц, молока, меда и мягкого сыра). Первая закуска, как я понял, предназначалась Квинту Амбросию, а остальные — хозяину и мне, если захочу. Я таки захотел и первым делом умял суфле, оказавшееся удивительно воздушным и вкусным.
Обменявшись ничего не значащими фразами, ростовщик сделал очередной глоток сладкого вина, закусил солеными оливками и перешел к делу, показав на меня:
— Нашел человека, которого заинтересовала твоя латифундия. Это тот самый, кто променял место в свите императора на статус всадника.
Марка Валерия Мессалу малость попустило, потому что пришли не долги выбивать, после чего облучил меня восторженным взглядом мощностью в тысячу ватт, не меньше, и наигранно восхитился:
— О-о! В наше время редко встретишь таких честолюбивых молодых людей!
Мне показалось, что вместо слова «людей» он хотел произнести «придурков», но вовремя спохватился.
Я дожевал глобулю, сделал вид, что услышал именно то, о чем мечтал, а после вкусняшки сделать это было нетрудно, и похвалил в ответ:
— У тебя очень хороший повар. Если вдруг решишь продать, предложи мне. Куплю за разумную цену.
— Он не продается ни за какую! — самоуверенно заявил Марк Валерий Мессала, после чего виновато посмотрел на ростовщика.
Видимо, раньше доказывал ему, что реализовал все ценное.
— Продается всё. Дело только в цене, времени и месте, — поделился я мнением циника.
Квинт Амбросий оценил мой афоризм еле заметной улыбкой.
— Что ж, давай перейдем к латифундии, время которой подошло, — предложил хозяин дома. — Отец любил заниматься сельским хозяйством, подолгу жил там, когда возвращался в Рим, брал меня с собой, пытался научить, как управлять им. У меня нет тяги к загородной жизни, поэтому решил продать его за пять с половиной миллионов сестерциев.
— Решил, но до сих пор не продал. Сбросил цену — и опять не получилось. И так несколько раз, — поправил я. — Осмотрел латифундию. Она запущена. Здания требуют среднего ремонта. Виноградник не обрезали несколько лет. В итоге ягоды обмельчали и стали кислыми, поэтому их не сочли нужным собирать. Расходы будут дороже выручки. Придется вырубать виноградник, посадить новый и подождать пять лет. За садом тоже не ухаживали несколько лет, но хотя бы оливки собрали, правда, половину от того, что было при твоем отце.
— Кто тебе такое сказал! Мы собрали хороший урожай, надавили и продали много масла! — гневно возразил Марк Валерий Мессала.
— Не напомнишь, когда я перебивал тебя? — спокойно задал я вопрос.
— Ладно, говори, хотя ты и неправ! — по-барски позволил он.
— На огороде рабы использовали только десятую часть, что-то вырастили для себя. Остальное, как и поле, уже превратилось в целину. Надо будет нанимать четыре пары волов с тяжелым плугом на месяц, если не дольше, чтобы вспахать их. Пастбище заросло сорняками. Первый укос придется выкинуть. Еще покупать рабов, потому что там остались четыре старика, и скот, птицу, — продолжил я прокурорским тоном и обобщил: — В восстановление латифундии придется вложить не меньше двух миллионов, поэтому никто и не покупает за ту цену, что ты просишь. Стоит она самое большее три миллиона сестерциев. Именно столько я готов заплатить.
— Всего три миллиона⁈ — возопил бывший консул суффект. — Да ты издеваешься надо мной! Цена ей пять, не меньше!
— Так продай за пять, — спокойно посоветовал я. — Видел у твоих ворот толпу людей. Это, наверное, покупатели, у которых есть такие деньги.
— Марк, не горячись, — так же спокойно произнес Квинт Амбросий.
Как предполагаю, ростовщик с одной стороны заинтересован в том, чтобы латифундия ушла как можно дороже, потому что все вырученные деньги рано или поздно окажутся у него, а с другой — хотел бы, чтобы наконец-то была продана, и ему вернули долги с процентами, явно немалыми. В Риме сейчас ставка начинается с десяти процентов при серьезном залоге, а без такового устремляется круто к небесам. Скорее всего, именно под латифундию Марк Валерий Мессала и брал в долг.
— Хорошо, поскольку тебя порекомендовал человек, которого я уважаю, — перестав гневно сопеть, показал продавец на ростовщика, — готов снизить до четырех с половиной миллионов.
— Даже три с половиной будет много, — продолжил я гнуть свое и принялся за коквиум, который понравился мне меньше, чем предыдущие две сладости.
Впрочем, под хорошее вино зашло нормально.
Марк Валерий Мессала разразился гневной тирадой, в конце которой сбавил цену на полмиллиона. Я слопал еще одно суфле и поднял на трех миллионов шестисот. Торг закончили еще через полторы сотни тысяч — на четырех без четверти, как выразился продавец. Такая формулировка тешила ему душу. Типа продал за четыре ляма без какой-то там мелочевки.
Тут же был составлен и подписан обеими сторонами и десятью свидетелями договор купли-продажи. Девять из них были клиентами продавца, а десятым — ростовщик, слово которого в
