Кодовое имя – Верити - Элизабет Вейн
Потом Поль показал мне на стоящего неподалеку парня:
– А этот молодой человек, который только что прикатил на велосипеде, тоже пилот, тот, чей самолет увяз в грязи к западу отсюда. Возможно, вы знакомы?
Я подняла взгляд. И увидела Джейми, ДЖЕЙМИ БОФОРТ-СТЮАРТА. Даже в мечущихся тенях под растущей луной я сразу его узнала, а он в тот же миг разглядел меня и бросил свой велосипед. Мы метнулись друг к другу, как два кенгуру, Джейми выпалил: «Ма…» – чуть было не сказал мое полное имя. Но опомнился, чуть запнулся и закончил гладко:
– MA CHÉRIE![49] – прижал к себе и поцеловал, как в голливудском кино.
Потом мы некоторое время приходили в себя, пытаясь отдышаться.
– Прости, пожалуйста, – прошипел Джейми мне в ухо. – Я не знал, как выкрутиться, не хотел тебя выдать, Киттихок. Больше не повторится, обещаю…
Тут мы оба почувствовали себя до ужаса неловко и стали хихикать, как идиоты. Я быстренько поцеловала Джейми в ответ, просто показывая, что не сержусь. Он разжал объятия, но одна его рука осталась у меня на плече – все они, эти Бофорт-Стюарты, ласковые, словно щенки, как будто такое поведение само собой разумеется. Не по-британски это! Во-всяком случае, не по-английски, хотя я думаю, что и в Шотландии подобные манеры не то чтобы на каждом углу встречаются. Я заметила, что Поль наблюдает за нами, причем его рука по-прежнему лежит на талии радистки, но через миг он уже отвернулся и стал что-то говорить одному из тех, кто готовил посадочную площадку.
– Про Верити что-нибудь слышно? – спросил вдруг Джейми.
Я мотнула головой, не доверяя своему голосу.
– Вот черт, – пробормотал он.
– У Поля есть план, правда рискованный…
Мы пошли посидеть в машину, где на заднем сиденье безмятежно спала Амели. Митрайет примостилась на капоте с пистолетом-пулеметом «стен» на коленях, она, как обычно, внимательно наблюдала за всем, что происходит вокруг. Самолету предстояло провести в пути еще пару часов, и наземная команда готовила сигнальную дорожку, втыкая в землю палки с привязанными электрическими фонариками. Нам не оставалось ничего другого, кроме как ждать, когда придет время их включать.
– План? – напомнил Джейми.
– В Париже есть одна женщина, она ведет радиопередачи с прицелом на янки, – стала рассказывать я. – Поль спросил, не согласится ли она взять интервью у кого-то из гестапо Ормэ, возможно сделать передачу с элементами пропаганды, чтобы американцы на своих военных кораблях знали, с какой жестокостью мы используем невинных девушек в качестве шпионок, как они попадают в плен и как хорошо немцы с ними там обращаются. Эту женщину зовут Джорджия Пенн…
– Погоди, это разве не она ведет блевотную программу «Нет места лучше дома» на радио Третьего рейха, или как там оно называется? Я думал, она нацистка!
– Она… – Я не могла найти верные слова: кроме «двойной агент» ничего в голову не лезло, но это совсем не то, что я хотела сказать, хотя по сути, может, так оно и было. – Она не курьер, не доставляет сообщения… как называется человек, которого король посылает впереди армии и которого вроде как не принято убивать?
– Герольд?
– Точно! – Надо запомнить. Это ведь название американской газеты, на которую она работала раньше.
– И что она сделает для нас, пока будет готовить свою пропагандистскую агитку на материалах Ормэ?
– Попытается найти Верити, – тихо ответила я.
Вот чем занимается эта женщина, эта безрассудная американская радиоведущая, хотя ей платит нацистское министерство пропаганды в Берлине: бесстрашно посещает тюрьмы и концлагеря, чтобы искать людей. Иногда ей удается их найти. Иногда ей отказывают в визите. Иногда она приходит слишком поздно. Слишком часто тех, кого она ищет, обнаружить просто невозможно. Но она старается. Ей разрешают посещения, чтобы развлечь пленных солдат, и она добывает информацию. И пока что Джорджию не поймали.
Проклятый ветер. Так и завывает по всей Франции, хотя в остальном погода в кои-то веки хорошая.
В конце концов самолет, конечно, прибыл, это была одна из «лиззи» Лунной эскадрильи с милым, до боли знакомым фюзеляжем, который по форме напоминает уточку, и махонькими ястребиными крыльями. Нам троим было бы там тесновато, но сносно, ведь все мы не слишком крупные, да только «лизандер» так и не сел. Порывы ветра достигали, наверное, сорока узлов, при посадке они сносили самолет вбок, так что, пытаясь приземлиться, он задевал столбы, батарейки в фонарях начали сдыхать, и в конце концов нам с Полем и Джейми пришлось стоять, выключая свет каждый раз, когда пилот набирал высоту, и включая его, когда он заходил на очередной круг перед посадкой. Он кружил над головами три четверти часа и совершил полдюжины попыток приземлиться, прежде чем сдаться. Хотя, может, «сдаться» – слово слишком недоброе; любой, у кого есть хоть капля мозгов, поступил бы так же, в том числе и я сама. Я бы, наверное, улетела даже раньше. Луна сегодня зашла около четырех утра и, должно быть, уже опустилась за горизонт к тому времени, когда самолет вернулся в Англию.
Мы с Джейми знали, что у летчика ничего не выйдет, и все же я пришла в отчаяние, глядя, как он набирает высоту и устремляется обратно на запад. Мы смотрели на него, подняв в темноте лица к небу и давя пальцами на кнопки фонариков. Конечно, всего через несколько секунд стало ничего не видно, лишь еще минуту-другую до нас доносился знакомый рокот двигателя, но потом и он растаял вдали.
Как в финале «Волшебника из страны Оз», когда воздушный шар улетает без Дороти. Я не собиралась ничего такого делать, но все же по-детски громко разрыдалась, когда мы тащились через поле обратно. Похоже, я теперь вообще от всего реву. Уже у самой машины Джейми обхватил рукой мой затылок, прижал лицом к своему плечу, стараясь успокоить.
– Ш-ш-ш-ш, – прошептал он.
И я затихла, главным образом от стыда, ведь радистка, за которой столькие охотились, вела себя очень стойко.
Пришлось снова все собрать и разъехаться туда, откуда мы прибыли: у каждого было свое укрытие; комендантский час, разумеется, давным-давно начался, и кур для маскировки у нас при себе уже не было. Прощаясь с Джейми, я расплакалась снова.
– Ну хватит. Вернешься в Ормэ и выяснишь все о Верити.
Я знала, что он тоже сходит с ума от беспокойства за сестру и храбрится, чтобы придать храбрости мне, поэтому кивнула. Он большим пальцем стер слезинки с моих щек.
