Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт
Наступила ночь – ночь возвращения Другого. Джош проснулся будто под гнетом, с трудом высвободился, и голос велел ему встать и выглянуть наружу. Он подошел к окну. Полная луна, серебряная, платиновая, испещренная тенями озер и гор, светилась особым блеском. Другой стоял снаружи в темноте и улыбался, струящиеся белесые волосы улавливали лунный свет. Он казался смущенным, а тени на его лице – тонкими, голубовато-серыми, как тени на луне. «Выходи», – произнес Другой, маня за собой. Луна светит ярко, все видно как днем. Выходи.
И он вышел на улицу, только накинул плащ и надел тапки. Он последовал за другим, а тот шел, скользя, по Бейли, вверх по Дан-Кау-лейн, к собору. И там, гуляя, танцуя, на площади-лужайке между собором и замком, под сапфировым куполом, залитым лунным сиянием, двигались сотни и тысячи существ из света – мужчины, женщины, крылатые и подводные, похожие на морских змей и изящных рыб. Все они переливались блеском, словно фосфорическое свечение, поднимающееся из глубины, словно были они сделаны из чешуйчатых блестящих оболочек, мерцающих лунными цветами – зеленым, голубым, серебряным, фиолетовым. Они роились, взлетали вверх к луне и опускались вниз грандиозными движущимися столпами, как мошки над речной гладью, как тучи блестяще-черных скворцов, как искры костра. Они таяли, превращаясь в опоры, гати, ветвистые леса сплошного света, а затем снова отделялись друг от друга, начиная танцевать, плавать, парить на крыльях. Он мог бы смотреть вечно, время остановилось. Из-за плеча послышался голос Другого: «Сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая»[39]. Он снял тапки, ноги ощутили прохладный свет, в который он ступил, и тихую жизнь скошенного былья и клевера.
Другой сообщил, что он – Сизигий, Небесный Близнец. Он – Слово. Он вернулся в пору сизигии, соединения тел света, солнца и луны.
Он вложил в руки худощавому юноше тяжкое бремя вещей, неподъемный шар, но на этот раз он был из холодного света, текуч и переменчив и одновременно бесконечно тяжел – вот-вот взмоет вверх и прочь вместе с толпой светящихся существ. Пальцы юноши коснулись жидкой поверхности, на которой, как о берег, плескались волны, и в то же время она блестела, сияла и скользила в руках, как металл. Юноша слегка покачнулся и, пытаясь устоять, найти, расставил босые ноги. Он сам – расплавленный металл: так он ощущал себя в сладостном присутствии Сизигия, чьи улыбающиеся губы отражали его собственные, чьи глаза темно-синими скважинами зияли под белесыми бровями. И Сизигий тихо поведал ему, пока он стоял и держал в руках бремя вещей, что он шел по неверному пути (хотя глубинные стремления были правильными). Он был избран следовать за истинным пророком, Мани, испепеленным и замученным за то, что понял: свет затупился, тьма же колет и режет без устали. Мани знал, что исход не предрешен, а жестокий Бог Ветхого Завета одержим и направляем Тьмой. Его жажда плоти и кровавых жертв была частью мерзкой жадности и людоедской плотскости Тьмы. Смерть Христа во времени и пространстве была напрасной, она усугубила первородное зло и приумножила чудовищную силу древних захватчиков. Во времена самого Мани истинно верующие считали, что частицы Света уходят от чистых людей – тех, кто воздерживается от плоти и желаний, – на луну, а оттуда – на солнце. А оттуда – обратно в заповедное царство Света.
И многое другое было ему поведано, а он стоял и смотрел на игру цвета, прядение нитей и плетение мерцающих завес чудесного света.
Святой Кутберт, похороненный здесь, продолжал Сизигий, тоже видел вздымающиеся столпы света. Но его описание было неполным, ведь разум его затмила лжемудрая Книга. Следует же читать наши книги, рассеянные по миру, разорванные, как наши тела и история, следует заново сплести историю и нести ее вперед, пока Свет и Тьма не прекратят перемешиваться, пока чистота не станет чистой, а порча не будет выведена, эвакуирована, элиминирована.
То, что он держал в руках, вдруг рассыпалось и разлетелось мириадами блестящих осколков – как падающие звезды, как стрелы, нацеленные на полную луну, на пути к которой они исчезают.
Домой он возвращался босиком, ступая по булыжникам, меж которыми, словно по руслу реки, бежали ручейки и перетоки света и серебра.
После случившегося голосов он начал слышать больше, они говорили внятнее – хором проводников и наставников. Слышал он и голоса демонов-искусителей, которые, по словам проводников и наставников, были неизбежны, ведь едва «пути» открываются, темные сущности начинают прорываться. Надлежит страдать, от этого никуда не деться.
Неизвестно, сколько времени он, подобно тени, метался между своей комнатой, собором и библиотекой, – так говорила память. Заказывал книги о манихеях, изучал космогонии гностиков, знакомился с учениями Маркиона, Бардесана, египтянина Валентина, который звал царство Света плеромой и наделил его двадцатью восемью эонами, сгруппированными в сизигиях, или небесных парах.
София, младшая из эонов, завидовала способности Бога рождать единолично и произвела на свет вытравка безвидного и пустого, ведь вид, образ женской материи придает мужской разум, нус. И вот извергнутое из плеромы обрело образ и стало зваться Софией Внешней, дочерью небесной Софии. Именно София Внешняя из страха, горя, недоумения и мольбы создала психическую природу: страх стал сущностью души, горе – твердой предметностью, недоумение – демоном, а мольба – нитью покаяния.
Из этой психической природы Демиург создал плотный мир, расположенный ниже сферы психики, а под ним – хаос и тьму. Джошуа Маковен читал, читал, читал. Свет и тьма вспыхивали и клокотали, сражаясь в его голове. Извивались змеи, пронзали бивни и клыки. Хрупкий свет трепетал и отступал. Джошуа хватался за тяжелые пилоны нефа, ведь только так можно было устоять в окружившем его ненастье.
Сочинение о происхождении зла по Августину он так и не написал. Зато попытался изложить то, что ему было явлено, – мир эонов и демонов – и запутался в сетях взаимосвязанных, взаимообусловленных, схожих в своем противоречии, подкрепляющих, противоположенных систем имен, названий, наименований, качеств. Будто богословы создавали имена собственные с той же легкостью, что демоны рождали плоть, кровь, жилы, плазму, мочу, дерьмо.
Сизигий сказал ему, что обилие слов и имен – ловушка демонов, ибо язык сотворен человеком и принадлежит пелене плоти, отделяющей его от Света. Он велел ему поступать так, как наказал Мани: не есть мяса, не вредить растениям, воздерживаться от половых сношений, никого и ничего не убивать. Уважать частицы света во всяком творении. Усердно стараться высвободить их, отделить от тьмы.
Отец Бёрджесс назвал
