Миры Эры. Книга Третья. Трудный Хлеб - Алексей Олегович Белов-Скарятин
Но вскоре он смягчился и, резко остановившись, хотя никакого белого столба поблизости не наблюдалось и я был его единственным пассажиром, строго спросил, куда я направляюсь. Когда я ответил: "К миссис Уоппл", – он с сомнением покачал головой, пробормотав: "Довольно шикарное заведение, лучшее в городе, но она очень разборчива в том, кого принимает". Подъехав же к месту назначения, он вылез следом за мной и, заметив: "Вот ты и тут", – постоял, недоверчиво наблюдая, пока я не скрылся за входной дверью.
В тёмном холле монументальная дама с пышным бюстом, окинув меня оценивающим взором и спросив имя, сказала, что ждала. Сама она представилась как миссис Уоппл собственной персоной и, величественно взяв меня за руку, повела в комнату наверху, в задней части дома, с панелями из золотистого дуба, миссионерской мебелью и кроватью с оборками будуарного типа. Две маленькие розовые лампы украшали туалетный столик, а на телефоне сидела голубая шёлковая кукла.
"Если вы курите, то не подпалите дом, – предупредила она, – это правило номер один. Ванная комната находится в конце коридора, и за купание не требуется платить. Большинство местных хозяев разрешают своим постояльцам пользоваться ванной бесплатно только один раз в неделю по субботам, а в остальные дни взимают мзду в размере 25 центов. Никакого шума после одиннадцати, никаких собак, никаких дам в спальнях джентльменов и наоборот. И это всё, что касается правил. Соответствуйте им, и вы окажетесь в одной большой счастливой семье. А теперь, когда приведёте себя в порядок, спускайтесь, и я налью вам чашечку чая".
С этими словами она и оставила меня отжимать свою промокшую насквозь одежду и переодеваться.
Когда я спустился вниз, из пианино лилась запоминающаяся мягкая мелодия знакомой славянской народной песни.
"Это играет графиня", – тихо прошептала миссис Уоппл, встречая меня у лестницы.
"Что за графиня?" – спросил я.
Но та, лишь издав: "Тс-с-с", – поманила меня за собой и на цыпочках вошла в холл. Там мы стояли и слушали, пока маленькая женская фигурка, одетая в строгое чёрное, сидя к нам спиной, сосредоточенно склонялась над клавишами.
Внезапно и к моему глубокому изумлению миссис Уоппл, поступая вразрез со своим предыдущим цыканьем и хождением на цыпочках, выкрикнула: "Мадам", – а вслед за тем и моё имя в не слишком тактичной попытке представить меня миниатюрной пианистке, которая всё ещё была далека от окончания своей мелодичной пьесы. Вздрогнув, "Мадам" развернулась на старомодном вращающемся стуле, прервавшись на середине ноты и вылупившись на нас, а затем столь же резко повернулась обратно, чтобы довести до громоподобной коды тот шедевр, что поначалу показался мне весьма успокаивающим.
Закончив, она сразу же перешла к колыбельной, слегка покачиваясь в такт музыке с закрытыми глазами. Стало понятно, что обо мне уже забыли. Такое бесцеремонное обращение в довершение всех прочих несчастий этого отвратительного дня было для меня уже слишком. Итак, поддавшись внезапному мстительному порыву, я цапнул со стола сложенную газету и ловко шлёпнул виртуозку по голове, заметив: "Ты умница, сестрёнка, но стоит ли так задирать нос?"
Быстрая, будто молния, маленькая фигурка вскочила на ноги и, прежде чем я успел принять боксёрскую стойку, отвесила мне две звонкие пощёчины, после чего, подобно чёрной кошке, перебежавшей мне дорогу, проворно шмыгнула из комнаты.
На протяжении долгих шести недель после этого Ирина Скарятина, русская графиня и последний потомок длинного рода богатых и могущественных землевладельцев с непроизносимыми именами, отказывалась разговаривать со мной или даже позволить мне объясниться. На самом деле, всякий раз, когда мы имели несчастье столкнуться в коридоре, она делала вид, будто нюхает что-то мерзкое, тогда как я, опасаясь её хука справа, осторожно выставлял локоть перед лицом в качестве жеста самозащиты.
В доме миссис Уоппл обитала довольно приличная компания обычных трудяг, каждое утро в одно и то же время выбегавших оттуда и рассеивавшихся в разные стороны в погоне по горячим следам за какой угодно возможностью получить субботним вечером вожделенный зарплатный чек.
Первой была уже далеко не юная мисс Глоум, в обязанности которой входило вести колонку для таких же, как она, старых дев в "Ежедневнике Рассвета" и которая из сурового чувства долга неуклонно держала нас в курсе новостей дня ещё долгое время после того, как те появлялись в её газете.
За ней шёл Джефф Троубридж, эксперт по рекламе благородной и многоцветной сантехники для ванных комнат, воплощённой вдохновенными мастерами могущественной фирмы "Боулер и Боулер". Однажды вечером он попытался порадовать нас особым угощением, представлявшим из себя щедрую, методично расставленную по всему холлу Уопплов экспозицию ярко раскрашенных плакатов, считавшихся последним писком дизайна от "Б и Б". Но это обернулось ужасным фиаско, так как графиня, бросив лишь один взгляд на экспонаты, фыркнула: "Почему я должна смотреть на ваши унитазы?" – и, как водится, покинула комнату. Это охладило пыл Джеффа приобщить нас к прекрасному, несмотря на тактичную попытку мисс Глоум как-то сгладить ситуацию, проявив к розовому комплекту для душа девичий интерес, и он, в возмущении собрав свою коллекцию, больше никогда её не демонстрировал.
Чарли Брейн, коммивояжёр от фабрики зубных протезов, был наименее популярным членом нашей компании из-за крайне неприятной привычки пялиться любому в рот, будто молча, но красноречиво отстаивая неоспоримое преимущество первоклассного протеза перед рядом данных природой зубов, которые, к сожалению, подвержены износу. К счастью для всех нас, бо́льшую часть времени он являлся, как он сам говорил, "просто торговцем в пути", и никто из нас не проявлял особой радости, когда миссис Уоппл объявляла: "Чарли должен вернуться завтра вечером".
Последней, но не менее важной персоной в этой группе "избранных" была "доктор" Милдред Миллисент Берландо, костоправ, у которой, к несчастью для всех нас, было очень мало практики. Вследствие этого она постоянно находилась в поиске жертвы, готовой подвергнуться какому-нибудь новому экспериментальному лечению, о коем было только что вычитано в последнем номере журнала "Американская костяная голова60", и Милдред жаждала проверить его, не дожидаясь появления добровольного пациента. Однако после того, как, набросившись на услужливого беднягу, его трясли, катали по полу и в конце концов доводили до ужасающей кульминации в виде страшного треска в насильно поворачиваемой шее, тот редко потом поддавался на уговоры вернуться за добавкой. Да и жаловаться в её присутствии на головную боль или любое иное недомогание было смертельно опасно. По её убеждению, все
