Миры Эры. Книга Третья. Трудный Хлеб - Алексей Олегович Белов-Скарятин
Линию поведения 'Вика' характеризует фраза 'яркая и искромётная'. Обычно она имеет форму монолога о бейсболе, что для него является навигацией в безопасных водах. Все три года он защищал центр поля – впрочем, как и большие области по бокам – и когда требовалось слегка взбодрить игроков на базах или сделать чистый сингл, у него всегда получалось быть в нужном месте. Так что звание капитана команды стало ему заслуженной наградой.
Три нашивки украшают его рукав как свидетельство его способностей, и казалось, что его амбиции – служить вместе со старшим братом на одном эсминце – обязательно будут реализованы, однако тот уже отдал за родину свою жизнь".
Виктор Блейксли – от первого лица
Версии о нашей первой встрече множественны и разнообразны, однако самая неординарная – это легенда милой старушки, с блеском в глазах поведанная ею в нашем присутствии полной гостиной людей. "Это было так романтично! – щебетала она. – Он, юный морской офицер, провёл свой корабль сквозь льды из Нью-Йорка прямиком в Петроград и, вырвав истинную графиню из лап этих ужасных большевиков, привёз её обратно в Америку, где, как вы все можете убедиться," (она красноречиво махнула в нашу сторону) "тут же на ней и женился".
И в который уж раз я, поклонившись и улыбнувшись, испортил весь эффект, произведённый волнующим рассказом, выдав слушателям правдивую версию взамен фантастической байки.
Моя будущая жена Ирина Скарятина зарабатывала себе на хлеб насущный в маленьком городке на Среднем Западе под названием Рассвет, и там абсолютно случайно пересеклись наши пути. Однажды холодным дождливым утром я спустился там с подножки ходившей два раза в день из великого города Метрополь закопчённой "кукушки", дабы начать то, что должно было стать моим новым образом жизни. Я лишь на днях уволился из военно-морского флота, но не в преклонном возрасте адмирала, а, как я себя представлял, блестящим и лихим лейтенантом, чья недавняя потеря в качестве боевого морехода могла означать для дяди Сэма только катастрофу. Со столь приятным автопортретом в голове я и отправился в путешествие, которое должно было привести меня в могущественный мир коммерции, где я вскоре хотел сколотить целое состояние. Другими словами, я впервые в жизни ехал устраиваться на работу. Да, я должен был начать с самого низа, но так поступали до меня все великие люди. А что может быть более захватывающим, чем вступить в ряды бизнесменов Америки, которые, подобно крестоносцам, доблестно сражаются за свои идеалы и отдают свои жизни зарабатыванию огромных сумм денег? Однако же, несмотря на такой энтузиазм, всю дорогу из Нью-Йорка я задавался вопросом, почему я вообще согласился на эту работу на заводе сельскохозяйственной техники за тысячу миль от моря и всех своих друзей, когда я мог бы, по крайней мере, продавать облигации на Парк-авеню или, возможно, повести себя ещё дальновиднее, став обозревателем.
На вокзале не оказалось ни носильщика, ни такси, чтобы от души порадоваться моему прибытию. Единственный автомобиль с табличкой "свободен" поспешно снял её, прежде чем я успел до него добежать, и, оскорбив меня видом задних огней, вылетел на грязную улицу, унося пассажира, оказавшегося проворнее, чем я. Мне ничего не оставалось, как мрачно ознакомиться с присланным мне тщательно подготовленным письмом от компании, куда я направлялся, так же наполненным инструкциями, как туристический буклет для чужестранцев, которым предстояло впервые столкнуться с хитросплетениями улиц Нью-Йорка. Согласно восхитительно нарисованному плану, что изобиловал маленькими стрелочками, услужливо указывавшими на пункт назначения, я, протопав пару кварталов на восток, должен был оказаться на углу Главной и Весенней улиц. И там, говорилось в многословном эссе, мне следовало дождаться трамвая, "чётко обозначенного цифрой 3", который, подобрав меня, довезёт прямо до входа в "особняк миссис Уоппл, знаменитый своими клумбами и лужайками", где заранее предупреждённая этой осмотрительной компанией хозяйка уже, вне всяких сомнений, подготовила для меня достойную комнату. Эта миссис Уоппл, продолжал болтливый документ, "из-за преждевременной кончины её супруга, оставившей её в затруднительном положении", принимала в своём доме нескольких "избранных" персон за весьма заманчивую плату в семь долларов в неделю. И, очевидно, я имел право присоединиться к этой "небольшой, но элитарной группе" благодаря своей выдающейся биографии, согласно которой я "по решению Конгресса США получил звание офицера и джентльмена".
Следуя инструкциям, я с поднятым воротником пальто и промокшими насквозь ботинками шлёпал строго на восток по слякоти Рассвета, пошатываясь под тяжестью двух своих старых тёмно-синих чемоданов, так неуместно выглядевших в этом унылом окружении с их весёленькими наклейками отелей многих солнечных портов. Я с грустью покосился на милые сердцу изображения сияющей лунной ночи на пляже Вайкики и красновато-коричневых парусов сампана в гавани Иокогамы. Оба они уже становились влажными и тусклыми из-за дождя, лившего теперь как из ведра. Гавайи, Япония, Панама – какими же далёкими они все казались, когда у меня не оставалось ничего, кроме трамвая № 3 и палаццо Уопплов, к которому я так стремился.
Добравшись до угла Главной и Весенней улиц, промокший до нитки и матерящийся, как попугай пирата, я прислонился к такому же отсыревшему телефонному столбу и смирился с долгим и тоскливым ожиданием.
Трамвай под номером 3 упорно отказывался появляться, однако другие, "чётко обозначенные" 1, 2 и 4, и даже снова 1, возникали и исчезали на моём меланхоличном горизонте. Прежде мне не приходилось видеть столь изящных, как эти, маленьких бестий, рискованно висящих на одиночных колёсных тележках, расположенных строго под центром их корпусов, и мчащихся вперёд, будто крошечные эсминцы, идущие в лобовую атаку. Когда же долгожданная трёшка вынырнула наконец из тумана, она, несмотря на мои крики и дикое размахивание руками, невозмутимо проследовала мимо, потом резко остановившись в полуквартале от меня. Судорожно схватив свой мокрый багаж и поднимая вокруг себя фонтаны воды, я дико понёсся по середине похожей на реку дороги, вопя: "Подождите, чёрт вас возьми, подождите", – тогда как двери этого хитроумного устройства открылись, опустилась вниз подножка, и наружу высунулась любопытствующая старая физиономия, украшенная острой козлиной бородкой и парой критических глаз, следивших за тем, удастся ли мне выполнить свою часть этой милой и забавной игры в "поймай, сколько сможешь".
"Ладно, вы победили", – выдохнул я, швыряя внутрь свои чемоданы и вваливаясь следом на борт.
"Куда торопишься? Должно быть, приезжий", – заметил пожилой джентльмен, с комфортом избавляясь от струи табачной слюны, прежде чем захлопнуть двери. "Чего ловил-то не на том углу? Разве не знаешь, что я всегда
