Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов
29
Подданные верны своему правителю до тех пор, пока тот побеждает, а при его неудачах отношение к нему кардинально меняется. Однако, помня «великую замятню» и то что Тохтамыш восстановил единство Орды, его поддерживали. Даже потерпев поражение при Кондурче, он оставался популярен, как ни странно.
Покидая улус Джучи, Тимур Гураган оставил править там эмира Бек-Булата. Однако, как только в Приволжских степях разнесся слух о возвращении хана-беглеца, от нового государя все отвернулись, и ему ничего не осталось, как бежать.
Вернув себе власть, Тохтамыш вспомнил об изменивших ему при Кондурче Дудае с Бек-Булатом. Первый находился в Самарканде при дворе Тимура Гурагана, но второй укрылся в крымском Солхате[77], укрепленном еще Мамаем. Хан двинулся туда, взял город и посадил изменника на кол. Ах, как тот елозил, пока кол входил ему внутрь!
Настала очередь остальных, не запятнавших себя прямым предательством, но уклонившихся от участия в сражении. К ним принадлежали эмиры с низовьев Дона, правители Булгарии, а также князь Москвы. Хан велел всем явиться в Сарай-Берке для дачи объяснений. Оказалось, что татары из Приазовья, явились к Яику после ухода оттуда Тохтамыша и были разбиты. Булгарский эмир Бичура, не желая испытывать судьбу, укрылся в верховьях Камы.
Получил вызов и Василий Дмитриевич. Разгром Тохтамыша создал благоприятные условия для освобождения Руси от так называемого впоследствии ордынского ига. Сделать это казалось тогда легко, но при этом менялась сложившаяся за полтора столетия геополитическая ситуация в Восточной Европе. Последствия такого шага никто не мог не предвидеть. Особенно страшили Москву междоусобные войны, сотрясавшие Русь до нашествия Батыя. Коли они вспыхнут вновь, то брат пойдет на брата и земля опять умоется кровью.
Старые бояре придерживались традиционной политики: плати в Сарай-Берке и ни о чем не печалься. «Выход» великого владимирского князя в конце XIV века составлял пять тысяч рублей серебром. Зато, используя мощь и авторитет восточного покровителя, Москва расширяла свои границы за счет сопредельных земель, покупая часть из них и беззастенчиво захватывая другие, а некоторые к ней переходили как выморочные владения[78]. Московских государей в какой-то степени выручал «черный бор» с Великого Новгорода, доля которого оседала в подвалах сперва Ивана Калиты, а ныне Василия Дмитриевича.
Сыновья московских бояр, сторонники независимости от Орды, во главе с казначеем Иваном Федоровичем Кошкой, сыном ближайшего советника князя Федора Андреевича, жаждали избавиться от татарской опеки, но у кормила власти пока находились отцы.
– Постарев, поумнеете и по-другому запоете. Порядок – основа благоденствия любой земли. Когда вкусите неурядиц и увидите, как брат идет на брата, тогда по-другому запоете, – не соглашались опытные, много повидавшие на своем веку государственные мужи.
– Господи, да вы совсем спятили? Зачем вам Орда? Что вы к ней присосались, будто телята к коровьему вымени? Неужто без нее не обойтись? Доколе татарщину терпеть?! Хватит, хотим воли! – не соглашались с отцами их молодые оппоненты.
– Какая такая воля?! Опомнитесь, безумцы!
– Не желаем нехристям прислуживать! Надоело! Сами с усами! – не уступала молодежь, беря глоткой.
Помня завет батюшки: «Бояр старых люби, честь им воздавай и без их воли ничего не предпринимай», Василий Дмитриевич принял сторону стариков и собрался в путь. Коли поддаться молодняку, то придется схлестнуться с басурманами не на жизнь, а на смерть, подобно тому как сие случилось при эмире Мамае, а к чему?
Ратное ремесло великий князь не любил, предпочитая ему дипломатию, но более всего не хотел разлучаться с милой своей Софьей Витовтовной. Уезжая даже на охоту на несколько дней, он тосковал по ней, однако ныне государственный долг требовал его отъезда, и надолго.
В середине июля три ладьи отплыли из Москвы. С собой Василий Дмитриевич прихватил многомудрых мужей Даниила Феофановича с Федором Андреевичем Кошкой, сундук с «выходом» в Орду за два года и подарки: украшения, дорогое оружие и всякие безделушки, без которых в Сарае-Берке никак нельзя. По пути, обсуждая предстоящие переговоры, сошлись на том, что оправдываться негоже. Наоборот – набраться дерзости и просить ярлык на Нижний Новгород. Его, разумеется, не дадут, зато обвинения в измене это в некоторой степени снимет.
Избыток ума скрывают, считаться дурачком легче, безопасней и проще, чем умником. Последних не любят, им завидуют, даже ненавидят, а порой боятся, но, как ни странно, никому не хочется признавать свою глупость. Плохо не предвидеть свое будущее, но еще хуже, если не можешь ничего изменить в судьбе.
На одной из стоянок на Оке, сойдя на берег, разожгли костры и в лучах заходящего солнца узрели челн, на дне которого лежала обнаженная дева с перерезанным горлом. О, святая и окаянная Русь! Здесь чего только не увидишь…
Вода в реках летом спадала, и плаванье занимает больше месяца. Полноводная Волга обмелела, а потому шли не спеша, промеряли шестами глубину воды. Наконец добрались до Ахтубы и свернули в нее. Показалась растянувшаяся на несколько верст вдоль берега столица Орды.
Сарай-Берке не имел городских стен, только заставы на въездах. Единственным укреплением в нем являлся Большой ханский дворец, опоясанный невысокой кирпичной оградой с башенками, которые возводили против черни или заговорщиков, но не на случай нападения профессионального войска.
Столица Орды выросла на торговле рабами, шелком, мехами, пряностями, солью, зерном и сыром при хане Берке[79]. Побывавшие здесь утверждали, что там хранились богатства со всего света. Чего стоили одни золотые кони[80] в натуральную величину, украшавшие парадный въезд во дворец. Они упоминались в нескольких письменных документах и свидетельствах путешественников, потому сомневаться в том не приходится.
Москвичи причалили к посольской пристани и, облачившись в лучшие наряды, отправились к ханскому чиновнику, который в расшитом парчовом халате вышел им навстречу из шатра, раскинутого тут же. Выслушав послов, кивнул и велел ждать.
Согласно придворному этикета посланцы из уделов могли рассчитывать на прием не раньше, чем через несколько дней. Московские послы не являлись исключением и не усмотрели в том ничего унизительного для своего достоинства. Такой порядок установился еще со времен Каракорума[81], и к нему все давно привыкли.
Тохтамыш полагал, что Василий Дмитриевич, чувствуя за собой вину, залебезит перед ним или вовсе не явится, что послужит дополнительным доказательством его измены. Уклонение от ханского суда считалось признанием вины. Однако русский князь уже здесь – чудеса, да и только!
Коротая дни в ожидании аудиенции, посольские время от времени наведывались на базар Сарая-Берке – посмотреть на товары, стекавшиеся сюда со всего света и послушать
