Кодовое имя – Верити - Элизабет Вейн
Поднявшись в воздух, она не стала заводить разговор, потому что никогда не беседовала с такими особыми пассажирами. Не стала и привлекать внимание к тому, как великолепен в лунном свете раскинувшийся внизу черный, а местами серебристый пейзаж, поскольку знала: эту женщину направили к месту назначения ночью отчасти потому, что ей не следует знать, где именно она окажется в результате. Пассажирка ахнула, когда Мэдди, воплощенная деловитость, отстегнула висевший на сиденье сбоку сигнальный пистолет, а потом выкрикнула:
– Не беспокойтесь, это всего лишь ракетница! У меня нет рации. Если внизу не услышат, что мы летим, и не зажгут посадочные огни, пущу ракету и дам о нас знать.
Но сигнальный пистолет не понадобился: после того как они минуту-другую покружили в воздухе, посадочная полоса осветилась, и Мэдди тоже зажгла фару самолета.
Приземление вышло безупречным. Лишь когда самолет полностью остановился, а двигатель замер, пассажирка испугала Мэдди, наклонившись к ней и быстро поцеловав в щеку.
– Спасибо. Ты великолепна.
Механики уже открывали пассажирскую дверь.
– Надо было сказать, что это ты! – воскликнула Мэдди вслед подруге, пока та не растворилась в ночи.
– Не хотелось удивлять тебя в воздухе! – Королевна автоматически коснулась прически, убедилась, что все в порядке, и в своем обычном стиле легко, как газель, соскочила на бетон летного поля. – Никак не привыкну к самолетам, а ночью и вообще летела впервые. Прости!
На миг она снова сунулась в кабину, и Мэдди увидела у нее за спиной несколько фигур, которые махали пассажирке и переговаривались. Было около двух часов ночи.
– Пожелай мне удачи, – попросила Королевна. – Это мое первое задание.
– Удачи.
– Увидимся, когда я закончу. Ты повезешь меня домой.
И окруженная людьми Королевна зашагала по бетонному покрытию и пропала из виду.
В коттедже, который становился все более знакомым, Мэдди выделили собственную гостевую комнатку. Не знать, что происходит, было странно. Некоторое время спустя она задремала, но ее почти тут же разбудили вернувшиеся с ночной операции «лизандеры», которые привезли из Франции улов: сбитого американского летчика, ящик шампанского и шестьдесят флаконов «Шанель № 5».
Мэдди не узнала бы об этих духах, не будь весь народ на следующее утро в необычайном возбуждении, вероятно из-за шампанского за завтраком (Мэдди, которой вскоре после рассвета предстоял вылет, от шампанского воздержалась). Королевна выглядела самодовольной, как кошка; она сияла, добившись успеха. Вид у нее был такой, словно ей только что вручили золотую олимпийскую медаль. Командир эскадрильи презентовал по флакону французских духов каждой оказавшейся на аэродроме женщине, включая девушку из числа местных жителей, которая прикатила на велосипеде с корзинкой, где были три дюжины яиц и шесть пинт молока для завтрака в честь успешного завершения задания. Добро пожаловать на свободу!
Свобода, ах, свобода! Даже учитывая все ограничения, светомаскировку, бомбежки, правила, повседневную жизнь, такую однообразную и скучную, стоит вам пересечь Ла-Манш в сторону Англии, и вы свободны. Как очевидно и в то же время удивительно, что во Франции нельзя жить без страха, без подозрений. Я не имею в виду прямолинейный страх гибели в огне. Я о скрытом, деморализующем страхе предательства, измены, жестокости, того, что вас заставят молчать. Здесь нельзя доверять соседу или девушке, у которой вы покупаете яйца. И это всего в двадцати одной миле от Дувра. Что вы выбрали бы для себя: неограниченный запас «Шанель № 5» или свободу?
Дурацкий вопрос, разумеется.
Рассказ подошел к неизбежному моменту, где придется поведать о себе перед самым Ормэ. Но мне не хочется.
Мне хочется просто лететь и лететь себе дальше в лунном свете. Минут на пять, а то и меньше в соседней камере стало тихо, и я уснула, в прямом смысле уснула, и мне снилось, что я лечу с Мэдди. Во сне луна была полной, но зеленой, ярко-зеленой, и я все думала: мы как в свете рампы с прожекторами цвета лайма. Но, конечно, у настоящей рампы свет белый, а не такой, как сейчас, ничего общего с цитрусом. А тут как будто ликер «Шартрез» на просвет, зеленые такие вспышки, и я не переставая гадала, как же мне удалось сбежать. У меня не осталось воспоминаний, как я выбралась из Ормэ. Но это и неважно, ведь я возвращалась домой на «пусс-моте» Мэдди, я спаслась, и подруга сидела рядом, уверенно ведя самолет, и тихие небеса полнились светом прекрасной зеленой луны.
Боже, как же я устала. Я самым натуральным образом снова сама устроила себе неприятности, и теперь меня заставили пожалеть об этом. Мне опять велели вернуться к работе, раз уж у гестаповцев пока есть кому меня сторожить. Не могу решить, хорошо это или плохо, поскольку не возражаю против бесконечного запаса бумаги, но сегодня вечером я лишилась капустного супа, а еще почти не спала в последнюю пару ночей. (Уж хоть бы ту француженку оставили наконец в покое. Она все равно никогда и ничего не скажет.)
Вот что случилось сегодня утром. Когда меня привели сюда, бедняжка фройляйн Энгель сидела за столом спиной к двери и деловито нумеровала мои бесчисленные карточки для рецептов. Я напугала ее чуть ли не до икоты, зычно взревев властным голосом человека, привыкшего к подчинению и дисциплине:
– Ахтунг, Анна Энгель! Хайль Гитлер!
Она взвилась из-за стола и выбросила вперед руку в нацистском приветствии так резво, что, наверное, чуть не вывихнула плечевой сустав. Я никогда раньше не видела ее такой побледневшей. Однако она почти сразу оправилась и нанесла мне настолько сильный удар, что сбила с ног. А когда Тибо поднял меня с пола и поставил, добавила еще удар, просто чтобы душу отвести. Ой-ой-ой, до чего же челюсть болит. Надеюсь, мне больше не придется давать никаких интервью.
До сих пор не могу решить, стоило ли оно того. Вышло по-настоящему уморительно, но, похоже, в результате на этот раз я добилась лишь совершенно неожиданного согласия между Энгель и Тибо.
Раньше я называла их Лорелом и Харди? Скорее уж Ромео и Джульетта, прах их побери. Вот как они флиртовали в эсэсовском стиле.
Она: О-о, месье
