Кодовое имя – Верити - Элизабет Вейн
Кроме нее, обучение проходили только пилоты бомбардировщиков и штурманы. Перевозчики в основном не летают по ночам. На самом деле Мэдди и сейчас практически не летала ночью после того, как засекла временны́е показатели и отметила их в бортовом журнале. Использовать новые умения приходилось редко, и особой возможности попрактиковаться в них не было. С 1940 года мы не переходим на летнее время, и получается, что чуть не целый месяц летом на дворе светло почти до полуночи. К тому же в сорок втором году Мэдди все равно не могла использовать свои навыки полетов в темноте, только если не подскакивала ради этого среди ночи, так что она не особенно тревожилась. У нее был плотный график: тринадцать рабочих дней, когда она перегоняла самолеты, потом – два выходных. Летать приходилось в любую погоду, и все это сопровождалось таким количеством бессмысленных административных формальностей и накладок, что редкие бесцельные тренировочные вылеты по ночам не казались чем-то примечательным.
У Мэдди были и тренировки, связанные с парашютистами, – такие же бессистемные и, вероятно, бесполезные. Управляться с парашютом ее не учили, только вести самолет, пока другие прыгают. Для этого использовались бомбардировщики «уитли», которыми Мэдди раньше не управляла. Вылеты производились с аэродрома, к которому она была приписана, и во всем этом не было ничего странного, пока ей не пришлось оказаться на роли второго пилота во время моего первого прыжка. Дело было над низкими холмами Чешира (и в тот момент у меня не оставалось другого выхода, кроме как вычеркнуть из списка своих страхов боязнь высоты). Мэдди совершенно точно не ожидала меня увидеть и была слишком проницательна, чтобы счесть такое положение вещей совпадением. Она узнала меня сразу же, стоило нам подняться на борт, несмотря на необычную прическу: мне пришлось собрать волосы в хвост, иначе невозможно было натянуть крошечный шлем, – когда ты в нем, создается полное впечатление, будто голова у тебя засунута в рождественский пирог. Мэдди прекрасно понимала, что нельзя искренне удивиться и вообще нужно скрывать факт нашего знакомства. Ее поставили в известность, что у нее на борту будет группа из шестерых новичков, в числе которых две женщины, и всем им предстоит первый прыжок.
Нам тоже не разрешалось разговаривать с пилотами. На той неделе я совершила три прыжка – женщинам полагалось на один тренировочный прыжок меньше, чем мужчинам, причем мы покидали самолет первыми. Не знаю, в чем тут дело, может, девушки считаются осторожнее парней, или отважнее, или приспособленнее к таким вещам, или просто принято думать, что у женщин меньше шансов на выживание, а значит, нечего и топливо зря жечь. Как бы то ни было, Мэдди летала со мной дважды, но ни разу даже не поздоровалась.
Зато я наблюдала, как она водит самолет.
И знаете, я ей завидовала. Завидовала тому, какая у нее бесхитростная, духовно чистая работа: «Веди самолет, Мэдди». Вот и все, что от нее требовалось. Ни чувства вины, ни моральной дилеммы, ни конфликтов, ни мучений. Да, опасно, но Мэдди всегда знала, на что идет. Еще я завидовала тому, что она сама выбрала свою работу и занимается любимым делом. Вряд ли у меня было хоть какое-то представление, чего я хочу, и потому я ничего не выбирала сама – это меня избирали. В том, чтобы быть избранной, есть слава и честь. Но почти не остается места для свободы воли.
Тринадцать дней полетов, два выходных. Мэдди не знала, где в следующий раз будет есть и где ночевать. Никаких достойных упоминания развлечений, лишь время от времени непредвиденные моменты ни с кем не разделенной радости: сольный полет в небе, прямо вперед на высоте четырех тысяч футов над Чевиот-Хиллс, или Фенскими болотами, или границей Англии и Шотландии, а еще – качнуть крылом, приветствуя пролетающие мимо строем «спитфайры».
Со вторым пилотом, назначенным ей в помощь (Мэдди налетала на сто часов больше, чем этот парень), они доставили «хадсон» для спецподразделения ВВС. Когда ведешь «хадсон», без второго пилота не обойтись. Лунная эскадрилья использовала эти машины для парашютных десантов, ведь они больше «лиззи» и не годятся для посадок на маленьком поле.
Иногда, впрочем, такие самолеты все же садились, если требовалось забрать много пассажиров. Раньше Мэдди управляла другими двухмоторными бомбардировщиками, вроде «уитли», но не «хадсонами», и в этот раз, приземляясь, немного стукнула хвост. Потом ей пришлось провести много времени, изучая самолет на предмет повреждений. Вместе с ней этим занимались трое механиков, которые сочли, что с хвостом все в порядке. Когда они со вторым пилотом наконец пришли подписать наряд, диспетчер вежливо сказал Мэдди:
– Вас ждут в кабинете отчетов коттеджа. Это займет всего несколько минут. Если не возражаете, вас сейчас туда отвезут, водитель вот-вот приедет. А ваш второй пилот пусть подождет тут.
Дело в том, что входить в коттедж не разрешалось даже тем, кто садился на основном, большом аэродроме на вполне законных основаниях. Но, конечно, сама Мэдди там уже бывала.
Она подавила страдальческий вздох. Трибунал? Нет, она ведь просто совершила жесткую посадку; второй пилот преданно поддержал ее, когда они обсуждали случившееся с механиками, а в министерстве авиации ее поднимут на смех, если она попытается подать рапорт о чрезвычайном происшествии. Скорее ее отдали бы под трибунал за по-глупому потраченное время. Ох, думала Мэдди, что же я натворила на этот раз?
Сообразительная и прелестная девушка из корпуса медсестер первой помощи, которая была водителем в Лунной эскадрилье, не задавала Мэдди вопросов. Так ее научили: ни о чем не спрашивать пассажиров.
Я знаю по опыту, что в коттедже нет помещений неуютнее и угрюмее кабинета отчетов, который еще называют комнатой разбора полетов. Раньше, пару сотен лет назад, там вроде бы была прачечная: беленные известью каменные стены, большой сток в центре пола, а из отопления только электрический обогреватель. В этом тигрином логове Мэдди поджидал наш дорогой друг, офицер британской разведки, представляющийся псевдонимом. У вас, возможно, возникнет желание выпытать у меня этот псевдоним, но какой смысл? Он уже сто раз поменялся.
Наш знакомец использовал другой псевдоним, когда в начале сорок второго года проводил собеседование с Джейми, а тем более когда припер Мэдди к стенке в прачечной.
Но его очки было ни с чем не спутать, поэтому Мэдди немедленно узнала разведчика и сразу заподозрила, что ее позвали неспроста. Разведчик небрежно прислонился к видавшему виды сосновому письменному столу, единственному предмету мебели в комнате, и потирал костлявые руки, протянув их к электрическому обогревателю.
– Второй офицер Бродатт! – Этот человек просто лучился очарованием. – Скотство,
