Кодовое имя – Верити - Элизабет Вейн

Пенн, казалось, была удовлетворена. Она адресовала фон Линдену натянутую улыбку и произнесла «Ich danke Ihnen», что значит «благодарю вас», очень строго и официально, потом продолжила по-французски, сказав, как благодарна ему за такую уникальную и необыкновенную возможность. Подозреваю, она и у него взяла интервью, отдельно от меня.

Потом она наклонилась ко мне и спросила доверительным тоном:

– Могу я что-нибудь вам передать? Какой-нибудь пустячок, например салфетки.

Я сказала, что у меня все прекратилось.

Так-то оно так, но ей все равно не позволили бы ничего подобного. Или нет? Я не знаю. Согласно Женевской конвенции, военнопленным разрешено посылать полезные вещи: сигареты, зубные щетки, фруктовые пироги с ножовками внутри. Но, как я только что отметила, Женевская конвенция на меня не распространяется. Nacht und Nebel, ночь и туман. Бр-р-р. К тому же Джорджия Пенн знает, что у меня даже имени нет. Кому она адресует посылку?

Пенн спросила:

– Вы не?..

Довольно необычный разговор, если вдуматься: обе мы говорили шифровками. Но не военными, не шифровками разведки или Сопротивления, а просто женскими.

– Вас не?..

Уверена, Энгель у себя в голове заполнила все пробелы: «Могу я прислать вам (гигиенические) салфетки?» – «Нет, спасибо, у меня всё (месячные) прекратилось». – «Вы не (беременны)? Вас не (насиловали)?»

Изнасилование. Интересно, что она сделала бы, будь я действительно изнасилована? В любом случае, если подходить формально, никто меня не насиловал. Нет, месячные прекратились сами по себе.

Их не было с тех пор, как я покинула Англию. Думаю, в те первые три недели мое тело просто отключилось. И теперь выполняет только базовые функции. Оно прекрасно понимает, что никогда не будет использовано в репродуктивных целях. Оно работает исключительно как радиопередатчик и не воспроизводит материальные объекты.

Пенн пожала плечами, кивнула, рот у нее скептически искривился, а брови приподнялись. Подобные манеры сразу возникают в сознании, когда представляешь себе жену американского фермера-пионера.

– Да, вид у вас не особенно здоровый, – сказала она мне.

Выгляжу я так, будто меня только что выпустили из лечебницы для больных чахоткой и болезнь наконец-то после долгих мучений вот-вот положит конец моей жизни. Когда человека морят голодом и не дают спать, это накладывает явный отпечаток на его внешность, ясно вам, ПРИДУРКИ?

– Я шесть недель не видела солнца, – ответила я. – Но у меня на родине такое тоже порой случается, из-за погоды.

– Все же приятно видеть, – протянула Пенн, – что тут так хорошо обращаются с заключенными.

А потом одним резким движением перелила мне весь свой коньяк – целый нетронутый бокал.

Я опрокинула напиток в себя, точно старый мореход, пока у меня его не отобрали, и потом меня до самого вечера тошнило.

* * *

Знаете, что он сделал вчера вечером? Я имею в виду фон Линдена. Пришел, когда закончил работу, встал в дверях моей камеры и спросил, читала ли я Гёте. Он гонял в голове мыслишку о том, что я покупаю время в обмен на частички собственной души, вот и заинтересовался, не ассоциирую ли я себя с Фаустом. Что может быть лучше заумных литературных дебатов, затеянных твоим мучителем, чтобы скоротать время в ожидании казни?

Когда он уходил, я сказала ему: «Je vous souhaite une bonne nuit», что значит «желаю вам доброй ночи» – не от души, просто именно эти слова говорит немецкий офицер хозяевам дома, куда его определили на постой во Франции. Дело происходит в романе «Le Silence de la Mer»[31], «Молчание моря», литературном символе галльского неповиновения и французского Сопротивления. Экземпляр этой книги мне дала одна француженка, с которой нас вместе готовили, сразу после того, как в прошлом году вернулась с задания. Мне подумалось, может, фон Линден тоже читал этот роман, раз уж он из тех, кто придерживается девиза «изучи своего врага» (да к тому же очень начитанный). Однако он, похоже, не опознал цитаты.

Энгель рассказала мне, чем этот человек занимался до войны: руководил довольно престижным учебным заведением для мальчиков в Берлине.

Директор школы!

А еще у него есть дочь.

Она учится в безопасной Швейцарии, нейтральной Швейцарии, с ночного неба которой не сыплются бомбы союзников. С уверенностью могу предположить, что дочь фон Линдена не в моей школе. Мою закрыли перед началом войны, когда оттуда забрали большинство английских и французских учениц, поэтому я и поступила в университет раньше обычного.

У фон Линдена есть дочь, которая лишь немного младше меня. Теперь я понимаю, почему у него такой клинически отстраненный подход к работе.

Впрочем, я все равно совершенно не уверена, что у него есть душа. Любой ублюдок-ганс может обзавестись дочерью при наличии необходимых для полового акта органов, если они исправно работают. И педагогов-садистов в мире пруд пруди.

Боже мой, почему я без конца попадаюсь, снова и снова? НЕНАВИЖУ СВОЙ КУРИНЫЙ МОЗГ. ФОН ЛИНДЕН УВИДИТ ВСЕ, ЧТО Я НАПИСАЛА.

Ормэ, 21.XI.43, Дж. Б.-С.

Энгель, спасибо ей, пропустила последние абзацы моего вчерашнего текста, когда делала перевод для фон Линдена.

Думаю, с ее стороны это скорее самозащита, чем доброта по отношению ко мне. Рано или поздно раскроется, какая она болтливая, но пока что ей все успешнее удается справляться с моими попытками втянуть ее в неприятности.

(Некоторое время назад она донесла фон Линдену, что я и сама прекрасно могу переводить данные в метрическую систему и только прикидываюсь невеждой, чтобы ее помучить. Но она действительно справляется с этим лучше меня.)

Вдобавок к дополнительной неделе мне выдали свежий запас бумаги.

Нотные листы, несомненно, тоже добыты «Замком мясников» каким-нибудь жутким способом: на них множество популярных песенок прошлого десятилетия и несколько произведений французских композиторов для флейты и фортепьяно.

С обратной стороны ничего не написано, так что у меня теперь изрядный запас бумаги. А то перевернутые карточки для кулинарных рецептов мне уже слегка поднадоели. Мы по-прежнему используем их для другой работы.

Административные формальности военного времени

Теперь я стараюсь писать покороче. Иначе не успею.

Мэдди стали готовить к работе в УСО задолго до того, как она об этом узнала. Примерно в то же время, когда Джейми снова стал летать где-то на юге Англии, в Манчестере ее направили на курсы ночного пилотирования. Она ухватилась за этот шанс. К тому времени Мэдди привыкла быть везде единственной девушкой, поскольку среди манчестерских пилотов-перевозчиков было, помимо нее, только две женщины, поэтому ей и в голову не пришло, будто с ней