Кодовое имя – Верити - Элизабет Вейн

Гадское интервью для радио. Ложь, сплошная ложь, проклятая ложь.

Ормэ, 20.XI.43, Дж. Б.-С.

Предполагается, что сейчас я делаю заметки о вчерашнем интервью для радио – в качестве своего рода подстраховки на случай, если фактическая передача окажется не такой, как помнится ф. Л. Я бы все равно написала об этом, но, хоть режьте, когда же я закончу свой великий трактат о предательстве?

Мои тюремщики на самом деле очень постарались придать мне презентабельный вид, будто я вновь стала дебютанткой, которую должны представить королю Англии. Было решено (не мной), что в своем любимом пуловере я выгляжу слишком худой и бледной, к тому же он имел довольно потрепанный вид, поэтому мою блузку постирали и отгладили, а еще на время вернули мне мой серый шелковый шарфик. Я поразилась, увидев его: думала, он давно подшит к делу и шифровальщики до сих пор ищут в его узоре огурцами очередной нераскрытый ключ к какому-нибудь шифру.

Мне дали возможность зачесать волосы наверх, но долго не могли сообразить, чем зафиксировать прическу, потому что никто не дал бы мне шпильки или заколки. В конце концов я получила разрешение подколоть волосы коротенькими карандашами. Боже мой, ну что за мелочность! Кроме того, мне дали возможность причесаться самостоятельно, потому что: а) Энгель так и не сумела закрепить карандаши в волосах и б) не смогла бы их замаскировать так же хорошо, как я. Потом мне битый час отмачивали в керосине кончики пальцев (даже не подозревала, что у него столько применений!), однако избавиться от чернильных пятен под ногтями так и не удалось. Что ж, по-моему, это только придает правдоподобия истории о том, что я здесь якобы занимаюсь стенографией. После этого у рук появился отчетливый керосиновый душок, и мне разрешили целиком натереться кусочком замечательного мягкого американского мыла, которое прямо-таки плавало в тазике, если его отпустить. Откуда, скажите на милость, оно взялось? (Очевидный ответ «из Америки», разумеется, ничего не проясняет.) Мыло напоминало гостиничное, но на обертке была английская надпись, а значит, его взяли не в этом отеле.

«CdM», le Château des Mystères[22].

Энгель обработала мне ногти. Самостоятельно заняться этим мне не разрешили, чтобы я не пырнула кого-нибудь пилочкой. Мисс Э. старалась делать маникюр с максимальной жестокостью (обошлось без крови, хотя ей удалось довести меня до слез), но в остальном результат получился идеальный. Не сомневаюсь, что под личиной Teutonic Mädchen[23], которую она носит на службе, скрывается хорошее чувство стиля.

Меня усадили за мозаичный столик и дали обработать несколько безобидных фиктивных документов: нужно было найти оптимальные стыковочные маршруты для французских поездов и автобусов, а потом перевести весь список на немецкий. Когда привели даму с радио, я с неестественной улыбкой поднялась и прошла по старинному персидскому ковру, чтобы с ней поздороваться. Казалось, я играю роль секретарши в пьесе «Алиби» по роману Агаты Кристи.

– Джорджия Пенн, – представилась радиоведущая, протягивая мне руку.

Она примерно на фут выше меня, при ходьбе хромает и опирается на палку. По возрасту ближе к фон Линдену, крупная, громкая, дружелюбная – типичная американка. Когда она работала иностранным корреспондентом в Испании во время Гражданской войны, республиканцы обошлись с ней ну очень дурно, и в результате у нее возникли профашистские наклонности. Обычно она живет в Париже и делает программу под названием «Нет места лучше дома»: джазовые мелодии, рецепты пирогов и навевающие уныние намеки, что, если ты болтаешься на военном судне в Средиземном море, твоя девушка в Штатах, скорее всего, тебе изменяет. Подобная чепуха транслируется снова и снова, чтобы вызвать у американских солдат тоску по дому. Похоже, янки станут слушать что угодно, если разбавить вещание приличной музыкой. А Би-би-си для них чересчур серьезная станция.

Я пожала руку этой предательнице и холодно сказала en français pour que l’Hauptsturmführer, который не знает английского, puisse nous comprendre[24]:

– Боюсь, что не могу сообщить вам свое имя.

Она оглянулась на фон Линдена, который почтительно стоял у нее за плечом.

– Pourquoi?[25] – прозвучал требовательный вопрос. Она даже выше фон Линдена, и в ее французском, как и в английском, звучат характерные для американского произношения гнусавые гласные. – Почему я не могу узнать, как ее зовут?

Затем она снова посмотрела на меня с высоты своего гигантского роста. Я поправила шарфик и приняла непринужденную позу утыканной стрелами святой: опущенные руки сцеплены за спиной, одна нога чуть впереди и слегка согнута в колене, голова склонена набок.

– Это чтобы меня обезопасить, – пояснила я. – Не хочу, чтобы мое имя предали гласности.

Полный бред, конечно. Вот бы заявить: «Мне предстоит исчезнуть в ночи и тумане» – и посмотреть на ее реакцию. Мне не разрешили даже сказать, в каких войсках я служила.

Фон Линден придвинул кресло и мне, чтобы я села рядом с мисс Пенн, поодаль от стола, за которым я работала. Энгель, соблюдая субординацию, маячила на некотором расстоянии. Мисс Пенн предложил фон Линдену сигарету, от которой тот с презрением отмахнулся.

– Вы позволите? – спросила она, фон Линден вежливо пожал плечами, и тогда мисс Пенн взяла одну сигарету себе, а вторую предложила мне. Я готова биться об заклад, что Энгель тоже не отказалась бы покурить.

Я сказала:

– Merci mille fois[26].

Фон Линден промолчал. O mein Hauptsturmführer! Какой же ты трус!

Радиоведущая закурила и произнесла на своем бойком, незатейливом французском:

– Не хочу терять время, слушая всякую пропаганду. Это моя работа, и я в ней разбираюсь. Буду с вами честна: я ищу истину. Je cherche la vérité.

– У вас жуткое произношение, – тоже по-французски ответила ей я. – Не могли бы вы повторить это на английском?

Она повторила – не обидевшись, очень серьезно, выдохнув клуб дыма:

– Я ищу истину.

Чертовски хорошо, что фон Линден дал мне возможность закурить, потому что иначе не знаю, как сумела бы скрыть ясное понимание: каждая из нас тут преподносит другой собственную версию гнусной лжи.

– Правду, – наконец по-английски сказала я.

– Правду, – подтвердила журналистка.

Энгель бросилась мне на помощь с блюдечком (пепельниц в кабинете не оказалось). Я в пять или шесть глубоких затяжек высосала всю сигарету до самого фильтра, чтобы собраться и дать ответ.

– Истина, – проговорила я по-английски и выдохнула из легких все до последней молекулы кислорода и никотина. А потом провозгласила: – «Истина есть дочь времени, а не авторитета»[27]. – И: – «А главное, с собою честен будь»[28]. – Признаюсь,