Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов

Инок криво усмехнулся, положил руку на Библию, писанную по-гречески, произнес слова церковной присяги, поклонился и, опустив взгляд, выскользнул из кельи.

Только теперь Киприан понял, почему Михаил Александрович Тверской так взъярился на этого священнослужителя, к которому прежде не имел претензий. Правдолюбцев никто не любит, от них одни неприятности, а Евфимий Вислень к тому же никому ничего не прощал. Ужиться с таким мог лишь такой же, но где такого сыскать…

Невольно вспомнился разговор двух монахов, подслушанный им случайно на Афоне. Те говорили, что рыжая святая Мария Магдалина обладала особым даром исцеления хворых телом и духом. Именно ее полюбил Иисус Христос. Чернецы утверждали это, но не убедительно, что вселяло сомнения в душу.

Тряхнув головой, Киприан вознамерился продолжить прерванный Висленем перевод Григория Паламы, заточил очередное перо и открыл текст. Посидел над ним некоторое время и отложил в сторону. Настроение безвозвратно испортилось. Опять его охватили прежние сомнения в сыне Господнем. Природа Иисуса Христа, в котором божественная природа соединялась с человеческой, давно интересовала Киприана, и он пребывал от сего в неком сомнении относительно Бога-отца.

«Да, разве сие возможно и не противоречит природе христианства и Священному писанию? Неужели Иисус никогда не сомневался в своем Отце?» – иногда размышлял Киприан, но не находил на вопрос ответа. Кое-что оказалось трудно осознать и объяснить. Он старался обходить стороной эту тему, считая ее еретической. Лучше не касаться сего ни мысленно, ни тем более в беседе. Да и нужно ли кому-либо уразуметь то, что невозможно постичь… Как ни стыдно было в том сознаться, митрополит оказался не в силах преодолеть томление духа, что не сулило ничего хорошего. В конце концов Киприан пришел к выводу, что не способен преодолеть дьявольское наваждение…

Меж тем, любопытный служка, заинтересовавшийся приходом Висленя, подслушав разговор митрополита с иноком, заторопился на двор боярина Дмитрия Всеволодовича, по прозвищу Всеволож, участника Куликовской битвы, от которого получил тяжеловесную ганзейскую серебряную монету с наказом забыть обо всем и держать язык за зубами, коли не хочет его лишиться.

Служка обладал чутьем, которое часто подсказывало ему верные решения. Почувствовав недоброе во взгляде боярина и поняв, что вмешиваться в это не следовало, он призадумался, предчувствуя недоброе. Однако в конце концов посчитал, что ему это померещилось, и беспокойство к вечеру улеглось. Перед сном, как всегда, отправился в отхожее место, дабы очистить желудок, и оттуда не вернулся. Наутро его обнаружили в веревочной петле, висящей на стропилине. Отпевать самоубийц по христианским канонам запрещалось, и его предали земле за городом, как делают с иноверцами. Расследование не проводили – не такая птица, чтобы его смерть кого-то заинтересовала.

Через некоторое время после посещения митрополита Вислень отправил с оказией письмецо в монастырь Святого Николая в окрестностях Великого Новгорода с сообщением, что выполнил свой долг, а далее уже все в Божьей власти и от него не зависит. В тот же год в тверскую хронику нетвердой рукой летописец занес загадочную запись: «Женился князь великий Василий, у Витовта Софью взял, имеющую добрый нрав, но утробу ненасытную до блуда»[61]. Пером монаха водили мирские страсти, потому он изложил то, что считал нужным.

Несколько дней после беседы с Висленем Киприана мучили сомнения относительно полученных им сведений. В конце концов он прочел проповедь перед княжеской семьей о пороке блуда, чем удивил Василия Дмитриевича, который посчитал, что сие обращено непосредственно к нему за прежние грешки. По молодости, вернувшись из Орды в Москву, он баловался со служанками, а то и с боярышнями, но теперь, кроме Софьюшки, на других и не засматривался. Она одна – свет в оконце.

В свою очередь, великая княгиня невнимательно слушала проповедь митрополита, думая о чем-то своем, бабьем. При этом присутствовала и вдовствующая великая княгиня Евдокия Дмитриевна, которая, внимая святителю, посчитала, что ей следует поторопиться и женить второго своего сына Юрия, пока он не разболтался и не начал похаживать по девкам.

Вернувшись в свою келью, Киприан опять принялся размышлять о Марии Магдалине. Его занимала ее история. Она была свидетельницей воскрешения Христа. Некоторые из учеников Его называли Магдалину первейшим из апостолов, тринадцатым или первым из них по счету.

Тогда ей было около двадцати пяти, и она стояла у истоков христианства. Впрочем, она появилась в канонических евангелиях позже, а в апокрифах утверждалось, что она крестила людей и слыла более влиятельной, чем то отражено в канонических евангелиях. Согласно некоторым легендам, Иисус был так очарован ею, что целовал ее в уста, а после смерти Его она подняла знамя веры, но так ли это – никто доподлинно не ведал.

При становлении христианства Магдалине уделяли все меньше и меньше внимания. Утверждали, что она была то ли наложницей, то ли женой Спасителя и понесла от него дитя… Ни в одном из четырех канонических евангелий о ее блуде нечего не сказано, но, несмотря на это, падших женщин со временем стали называть Магдалинами, хотя церковь этого не признавала.

Посчитав, что своей проповедью он исполнил долг пастыря перед великим владимирским князем, Киприан успокоился, а Вислень через год преставился и был погребен на дворе Чудовой обители слева от входа в храм. Казалось бы, все шито-крыто, но ничто на земле не проходит бесследно…

23

«Надо же, завести шашни с суженой великого князя! Какая к черту может быть страсть меж холопом и госпожой?! Похоть, распущенность, гнусный и грязный блуд! Княжне я не судья, но Шишка-то каков! Ничего, клин клином вышибают. Женю его, и, Бог даст, он выкинет дурь из башки и остепенится», – думал Симеон о своем приятеле после возвращения в Москву.

Начал с поиска невесты для своего приятеля, что оказалось совсем не просто. Рында, вестимо, близок к великому князю, но влияния на Василия Дмитриевича он не имел, к тому же происхождения у него никакого, а значит, мог претендовать на дочь попа, мелкопоместного дворянина или купца средней руки. Симеон принялся перебирать в памяти подходящих людишек и остановил свой выбор на Игнате Вепреве, торговавшем с Крымом, поставлявшем туда меха, воск, мед и закупавшем там бумагу и мыло, которые на Руси не производили. Его последний караван, везший товара на немалую сумму, бесследно канул в небытие с возами и людьми в Диком поле.

«Шишка, конечно, не богат, и Вепрев может покобениться, но у него шесть дочерей, так что в конце концов уступит», – посчитал Симеон и отправился к купцу, хотя никто