Поцелуи на хлебе - Альмудена Грандес
– Чертовы греки… – бормочет она, заходя под своим ником на страницу под названием «Пылай, Троя! Стратегия для нескольких игроков, онлайн». – Андромаха снова в деле!
Она закуривает еще одну и открывает партию, которую не успела закончить перед отъездом на море.
– Что, Ахилл, испугался?
Пепе заходит в дом раньше жены и обнаруживает на дверном коврике несчастного Тигра, все еще в переноске.
– Вот же негодяй! – бормочет Пепе, высвобождая Тигра из темницы и доставая рубашку, служившую ему подстилкой, – всю в шерсти, с ощутимым ароматом кошачьей мочи. – Что ж это за дела у него такие срочные?
– Пап, – Мариана со всей категоричностью своих семнадцати лет молнией проносится мимо и за секунду до того, как запереться у себя в комнате, быстро оглядывается на отца, – не тупи.
– Угу.
И все же, опустив кота на пол и оглядевшись вокруг, Пепе чуть не произносит слова, которые выкрикивает Мариана, включив свой супернавороченный компьютер со всевозможными прибамбасами и мегаскоростным интернетом:
– Хорошо-то как, Боже!
Потому что ей больше не надо ни бороться с другими членами семьи за единственный ноутбук, ни делить с кем-то комнату, ни ждать своей очереди в душ после пляжа, ни таскаться на пляж, ни заходить в море в сопровождении обеих бабушек, которые держат ее за руку, как будто ей все еще пять.
– Как хорошо! – повторяет она тихонько, будто не в силах поверить собственному счастью, берется за мышку, и гладит клавиатуру, и с невыразимой нежностью смотрит на экран – а потом заходит в социальную сеть и видит имя, которое выбивает ее из равновесия.
– Андромаха! Опять! Да что ж такое, и откуда только она все время вылезает…
Мариана пытается удалить ее отовсюду, но Андромаха всплывает вновь и вновь, как пятно бензина на средиземноморском побережье.
– И что это вообще за тетка?
Пепе тем временем успел условиться на завтра сходить с парой друзей на футбол: первый день дома – это еще выходной, такой вот подарок сделал ему календарь, да к тому же его недавно повысили. Перед матчем они выпьют пива, после тоже зайдут в бар, а в понедельник – на работу наконец-то: будет сидеть один в кабинете под кондиционером, разрабатывать моторы и запчасти для самолетов – то есть делать то, что умеет, а не вкапывать в песок пляжные зонтики, которые вечно улетают, жарить мясо, которое вечно подгорает, прогуливаться со старшими родственниками, которые вечно устают, и выстаивать по полчаса в очереди в супермаркете, чтобы дочь потом устроила скандал, потому что он принес йогурты с почти истекшим сроком годности, «и потом, я просила с клетчаткой, а не соевые, соевые ест мама, мог бы уже и запомнить…»
– Господи, хорошо-то как! – наконец выдыхает он и направляется к холодильнику за пивом.
Из окна кухни он видит машину жены, которой придется парковаться на улице, потому что место в гараже уже занял он.
Пабло, конечно же, не дожидается, пока мать найдет свободное место.
Дома его только и видели: друзья поджидали и теперь мчат ему навстречу. Фелипе держит баскетбольный мяч, Альба приветственно раскидывает руки. Все трое обнимаются, будто с их последней встречи прошло много лет, а не двадцать два дня. Пабло распахивает дверь своей комнаты, швыряет сумку на пол, пинком отправляет ее под кровать, захлопывает дверь и, как обычно, без долгих прелюдий выскакивает на улицу.
– Пап, я побежал!
Пабло – единственный член семейства Мартинес Сальгадо, который в тот день не произносит: «Господи, как хорошо», но уже на лестничной клетке высказывается в следующем смысле:
– Слава Богу, все закончилось! Как же хотелось домой… Я там с ними чуть головой не поехал, честное слово.
С ними – это с бабушкой Ауророй, которая любовно брала его за подбородок, приговаривая: «Ну что за красавец у меня внук!», и с бабушкой Аделой, которая ерошила ему волосы и говорила бабушке Ауроре: «Ты только посмотри, Аурора, какой у нас внук красавчик», и с дедушкой Пепе, который требовал научить его собирать кубик Рубика, и с отцом – «Пабло, поиграй с дедушкой», и с матерью – «Пабло, неужели так сложно развлечь дедушку?», и с сестрой – «Ну ты и борзый, Пабло, а ну собрал дедушке кубик!».
Диана последняя: ей приходится разбирать чемоданы, но не до конца. Завтра – напоминает она себе с улыбкой – наконец придет помощница по хозяйству.
Она вываливает грязную одежду в корзину для белья, но стиральную машину не запускает – завтра придет помощница, – и улыбка ее становится еще чуть шире.
Потом она инспектирует холодильник и составляет список покупок, но в магазин не идет – завтра же помощница, а до конца отпуска еще целая неделя – и вся расплывается в улыбке.
– На ужин сегодня пицца, никто не возражает? – кричит она, стоя в коридоре.
Никто не отвечает, никто не напоминает ей, что она вообще-то эндокринолог, поэтому она закрывается у себя в спальне, включает вентилятор на потолке, срывает с себя одежду, бросается на кровать, раскидывает руки и ноги и улыбается снова.
– Как хорошо-то, Боже мой!
Услышав этот звук впервые, София Сальгадо не сразу распознает в нем плач.
Квартирка крошечная, тесная и уродливая. С видом на море, но оно так далеко, что даже не кажется синим. Мадридцу никак не взять в толк, каким образом все в этой квартире – стены, оконные рамы, простыни и мебель в псевдопрованском стиле (обставьте дом целиком всего за пятьсот евро!) – пропитано сыростью, несмотря на убийственное солнце, которое чуть не спалило их, пока они дошли двести метров от парковки до дома. Первое, что видит София, войдя, – фигурка из цветного стекла на комоде, чудовищный грустный клоун, и дырки от сигарет на безобразных шторах кирпичного цвета. Она ничего не говорит. Ее подруга Марита, решительная и целеустремленная, как обычно, тут же раздвигает шторы, запихивает клоуна в ящик, подходит к Софии, приобнимает за плечи и ощутимо встряхивает.
– Так лучше?
София кивает и пытается улыбнуться, выходит у нее так себе, но она не сдается и все же выдавливает из себя улыбку, ведь Марита, лучшая подруга еще со школы, не виновата в том, что жизнь развалилась.
Марита тоже неудачно вышла замуж и после многих лет брака разошлась с мужем, у нее тоже сын, который проводит последние дни августа с отцом, но Марите повезло больше, чем Софии: она разлюбила мужа гораздо раньше, чем тот объявил ей, что влюбился в другую, а самое главное, она-то не застала мужа с личной тренершей – оба голые, активничают на ковре в его кабинете.
Именно это произошло с Софией, воспитательницей в детском саду, пару месяцев назад, когда одним весенним днем она освободилась раньше, чем рассчитывала, и решила зайти за Агустином, чтобы вместе пообедать. От одной мысли о том дне Софии хочется выдвинуть ящик, достать грустного клоуна из цветного стекла и долго-долго смотреть на него, пока из глаз не брызнут слезы, как в тот день – она тогда пулей, как безумная, выбежала из кабинета, укрылась у Мариты и все ей рассказала.
– А знаешь, что хуже всего? Ты б ее видела. Тридцать лет, тело обалденное, светлая кудрявая грива, золотистые пряди спадают на грудь… Венера Боттичелли, только такая, знаешь, вся из себя естественная. Как будто так с этими золотыми кудрями и родилась, сволочь…
– И чего? – перебила ее Марита, не дав добавить, что у этой сволочи еще и грудь как будто бы своя. – А тебе тридцать шесть, и лифчик у тебя на пару размеров побольше, зуб даю. И чего? Муж твой разорится – всю эту красоту содержать. Да пошел он!
– Легко тебе говорить…
И это была правда. Марита умолкла и больше о ее муже не заговаривала, а только окружала Софию заботой, развлекала и скучала рядом с ней – пока не придумала план получше.
– Слушай, я придумала! Давай с тобой съездим на недельку на море, а? Будем разлагаться, есть, пить, флиртовать с красавцами…
Так они и оказались в этой жуткой квартире, которая, впрочем, по вечерам, когда они возвращаются из бара – безо всяких
