Душа Лахора - Читра Банерджи Дивакаруни
– Ах, если бы я мог сделать Наунихала своим наследником! – говорит мне Саркар. Но он не может. Поэтому он назначил преемником Кхарака, но старается вовлекать Наунихала в принятие решений.
К сожалению, Кхарак и Наунихал не ладят. Я вижу признаки разлада каждый раз, как они приходят к Саркару вместе – по его настоянию. Когда Кхарак упускает какую-нибудь важную политическую деталь, упомянутую повелителем, я вижу плохо скрываемое презрение на лице Наунихала. Когда они уходят, Саркар стоит у окна и молча смотрит на Лахор. Я обнимаю его, сокрушаясь, что не могу взять на себя его тяготы. Но когда муж спрашивает: «Как думаешь, они смогут успешно править вместе?», я молчу. Не хочу ему врать.
* * *
Но я так и не выполнила единственное обещание, данное Джавахару. Он то и дело пишет: «Дорогая сестра, когда же ты пригласишь меня обратно в Лахор? Я задыхаюсь среди этих невежественных крестьян».
Так что после ночи удачного секса, когда Саркар уже собирается застегнуть у меня на шее нитку рубинов, я его удерживаю:
– Мне и так хватает драгоценностей.
У него удивленный и веселый вид.
– Вот уж не думал услышать подобное от женщины! Так что же тебе подарить? Больше слуг?
– Нет, Манглы мне вполне достаточно.
– Тогда личный хавели? В углу крепости есть место, я могу там построить такой дом, какой тебе понравится…
Звучит соблазнительно. Собственный дом! Я и не мечтала, что он у меня появится. Но я качаю головой и спрашиваю:
– А нельзя что-нибудь сделать для моего брата? Джавахар скучает по Лахору, ему совсем не нравится снова жить в Гуджранвале. Дело, которое завел отец, ему не интересно, и они скандалят каждый раз, когда работают вместе. Мама говорит, что Джавахар связался с дурной компанией. Нельзя ли найти ему место при дворе, хотя бы мелкое?
У Саркара суровое лицо.
– Я тебя люблю, Джиндан. Но у меня строгое правило: не позволять родне моих жен жить в Лахоре, если это не их родной дом. И я никогда не даю им места при дворе, иначе не оберешься проблем. По всему Пенджабу знают, что я награждаю только тех, кто этого заслуживает. Таков важный элемент моей власти и серьезная причина верности придворных. Даже ради тебя я не могу отойти от своих правил.
Его слова как железная стена. Я могу биться головой об эту стену всю жизнь и ничего не получить. Как рани я вижу, что муж прав. Именно его беспристрастность делает дурбар Льва Пенджаба исключительным среди множества дворов, переполненных лизоблюдами. Но как жене мне больно и обидно получить отказ. Чего тогда стоят бесконечные признания в любви?
У себя в комнате я понимаю, что никогда не смогу пригласить к себе семью – для меня это Биджи и Джавахар – и разделить с ними свою удачу. Биджи будет грустно, но она поймет. А вот Джавахар придет в ярость. Я представляю себе, как он погружается в пьянство и уныние. Меня мучает мысль, что виновата в этом я.
Я пишу: «Терпение, брат. Я пытаюсь. У меня пока недостаточно влияния. Но я скоро тебя сюда позову».
Как только письмо отправляется, я чувствую себя виноватой. Саркар никогда не передумает. Надо было рассказать Джавахару правду. Тогда брат, возможно, попробовал бы добиться успеха другим образом.
* * *
Теперь, поскольку я любимая жена Саркара, меня осыпают подарками. Рани стремятся стать частью моей свиты; жены придворных хотят, чтобы я помогла их мужьям. Я любезно принимаю подношения, но ничего не обещаю.
– Да вы родились быть рани! – смеется Мангла.
Еще больше подарков украдкой оставляют каждую ночь у меня под дверью: шелка, серебряные ножные браслеты, розовое масло из Персии. К некоторым прилагаются стихотворные сочинения: «О моя луна, если бы позвали меня в рай без тебя, отказался бы я, ибо рай без тебя – тюрьма».
– За такие ужасные стихи, – говорю я Мангле, – по закону должно полагаться наказание.
Самый красивый из моих поклонников – молодой водонос зенаны по имени Гуллу. Он каждое утро стоит у меня под окном, молча демонстрируя восхищение.
– Он сказал, что отдаст мне свой заработок за месяц, лишь бы встретить вас лицом к лицу хоть на мгновение, – сообщает мне Мангла с романтичным вздохом. – А за то, чтобы коснуться вашей руки, отдаст заработок за год. Я, конечно, не возьму денег, но до чего же мило, что он настолько опьянен любовью.
Гуллу посылает мне блестящую черную птичку майну, которую он научил произносить мое имя, нанимает музыкантов, чтобы они стояли у меня под окном и пели песню про Хир и Ранджу, несчастных разлученных влюбленных. Наверное, Мангла ему рассказала, что это моя любимая песня.
Служанка шепчет:
– Хотите, устрою вам встречу, когда он придет наполнять наш резервуар? Никто ничего такого не подумает: Гуллу все время заходит в чьи-нибудь хавели. – В ее глазах сочувствие. Она знает, что в моей личной жизни не все гладко.
Предложение Манглы вызывает у меня шок, но, надо признаться, и некоторый интерес. Не из-за красоты Гуллу, а потому, что очень приятно быть центром чьего-то мира. Саркар меня любит, но я никогда не получу над ним такой власти. Потом я встряхиваю головой и прогоняю глупые мысли.
– Не стоит даже думать о подобных вещах, – говорю я сурово. – Скажи Гуллу, пусть прекратит преследования. Так он только создает для меня проблемы, да и сам может погибнуть. С нынешнего момента, если хоть какой-то мужчина пошлет мне подарок, выброси его. При всех.
Мангла пристыженно кланяется.
Не хочу, чтобы Саркар во мне хоть когда-нибудь усомнился. Не только потому, что я его люблю, – у меня есть еще одно важное желание. Я мечтаю о ребенке и чтобы никто никогда не мог оспорить отцовство махараджи.
Екает ли у меня сердце, когда Мангла уносит поющую майну? Задерживаюсь ли я у окна мгновением дольше необходимого, когда внизу проходит отряд красивых горчарахов, гадаю ли я, кому из них прошлой ночью снились сны обо мне? Прости меня, Вахе Гуру. Обожание – сильный наркотик.
* * *
Единственные люди, визитов которых я жадно жду, – это Факир Азизуддин и Гуддан. Советник мне как отец, о котором я всегда мечтала, а рани моя ближайшая подруга, почти сестра.
